Кстати, интересно, что, уже по возвращении, в книге некоего финского историка T. Aalio «Talvisota 1939—1940», вышедшей в 1999 г. (правда, поскольку финский язык это та еще «могила», я читал ее английский перевод, изданный в 2005 г. некой американской конторой «International Publishers», имеющей почтовый адрес в каком-то Вудбери, штат Нью-Джерси) я нашел очень интересное упоминание о том, что, оказывается, в период с 15 по 19 января 1940 года 37-й пехотный полк (командир – некий «everstiluutnanti B. Horatsu», что в переводе с финского на человеческий означает всего-навсего «подполковник Хоратсу») 12-й финской пехотной дивизии, входившей в 4-й армейский корпус, «понес наибольшие за всю войну потери в личном составе (было убито 46 человек, включая трех младших офицеров и ранено 62 человека), отражая многочисленные, яростные и безнадежные попытки 8-й армии Советов прорваться к своим, окруженным в северном Приладожье войскам». Из дальнейшего краткого, местами предельно тупого, а местами очень смешного описания этих «боев» следовало, что большевики наступали на 37-й пехотный полк (по густому зимнему лесу!) батальонными колоннами и чуть ли не под духовой оркестр (то есть почти как гренадеры времен дульнозарядных мушкетов и линейной тактики), и их собственные потери, по мнению финского борзописца, были просто чудовищны («десятикратно превышали финские»). Не буду судить слишком строго тех западных «умников», кто пишет подобную пропагандистскую лабуду (вещество в их черепных коробках и без того серое, и убедительно врать они к началу XXI века разучились совсем), но, черт возьми, как же приятно, когда то, что делал в основном ты, и еще два, скажем культурно, «не совсем человека», приписывается усилиям целой общевойсковой армии РККА! А еще скажу вот что – мы-то тех, кто погиб на той «не знаменитой войне», более-менее сосчитали (хотя и не про всех известно место захоронения и обстоятельства этой самой гибели), а вот наш тогдашний противник по сей день предпочитает вспоминать далеко не про все свои утраты. Хотя то, что эти «герои» имеют привычку лгать по поводу и без повода, давно уже ни для кого не секрет.

– Стой, кто идет! – простуженно прогундели из-за темных деревьев. Аккуратно уронив заругавшегося простыми русскими словами (смысл его монолога был в искреннем удивлении по поводу неиспользования родителями уронивших противозачаточных средств) раненого на снег, бойцы основной группы защелкали затворами и залегли прямо там, где шли. Однако зря это они – мы явно дотащились-таки до своего боевого охранения. Чего же очковать, если вопрос был задан по-русски?

– Москва! – объявил я, выходя на передний план.

– Мина! – ответил тот же насморочный голос. – Проходите!

Ну, слава богу, добрались! Что характерно – все, и с минимальными утратами. Честно говоря, уходя на это «мероприятие», я ожидал худшего.

Услышав, что все в порядке, бойцы вскочили на ноги и потащили раненого вперед. Это было разумно, поскольку рядом с «секретом» нас ждали явно стремившийся поспеть везде и всюду Гремоздюкин и медицина, в лице военфельдшера Феофиловой с ее санитарками – теми самыми маленькими девчонками в полушубках и буденовках. Как выяснилось чуть позже, санитарок звали тоже подходяще – Зина и Зоя.

Женщины тоже явно ожидали потерь и очень дальновидно притащили с собой носилки. На них тут же уложили скрипевшего зубами Беднякова. Для Зины и Зои этот груз был слишком тяжелым, поэтому Гремоздюкин «проявил джентльменство», отдав соответствующую команду, после чего носилки в расположение медиков (видимо, к их санитарному «ГАЗ‐55») потащили бойцы Натанзон и Боголепов. Гремоздюкин возглавил процессию, а придерживающие свои большие сумки с красными крестами юные санитарки пошли рядом, занявшись одним из извечных женских дел, а точнее – указывая мужикам, что, как и куда нести. Остальные красноармейцы из «основной группы» пошагали следом, от усталости путаясь в собственных ногах.

– Возвращайтесь в ремлетучку и ждите меня там! – приказал я Кюнстам.

Не говоря ни слова, они тут же словно испарились, растворившись в темном лесу.

Ну а я пошел в сторону расположения местного на пару с Феофиловой – так уж получилось. Некоторое время я молча слушал, как поскрипывет снег под нашими ногами, все больше убеждаясь, что поблизости от нас нет больше никого, кто смог бы что-то услышать или увидеть. Напряжение от недавнего боя и шатания по враждебному лесу постепенно спадало, и во мне медленно, но верно просыпался «гость из будущего». И тут в мою дурную голову торкнула, возможно, не самая умная идея. А почему бы не попробовать слегка приоткрыть глаза на здешнее, по большому счету страшненькое, ближайшее будущее хоть кому-то? И эта фельдшерица, у которой были родители и ребенок (а значит, ей на сто процентов есть что терять!), подходила для подобных откровений лучше, чем кто-либо другой из оказавшихся здесь. А вдруг я тем самым сумею спасти хоть одну жизнь?

– Александра Аристархо-овна, – предельно беззаботным тоном (в случае, если бы она меня категорически не поняла, оставался шанс обратить все в шутку) сказал я Феофиловой. – А хотите, я предскажу вам будущее?

Лицо своей спутницы я в темноте видел плохо, но по ее голосу понял, что подобное предложение ее очень удивило.

– А вы умеете, товарищ майор? – спросила она.

– Признаюсь честно – я нет. Но, как вы помните, я приехал на Карельский фронт прямиком из Монголии. Там я пробыл в редакционной командировке все прошедшее лето и, помимо прочего, сдружился с несколькими летчиками-героями. Один из них, командир истребительного авиаполка, полковник Зайцев (здесь я намеренно назвал фамилию вполне реального персонажа, которую удачно вспомнил, вдруг наша фельдшерица все-таки читала какие-нибудь газетные репортажи о боях на Халхин-Голе?) оказался мужиком, странным образом, верящим в судьбу, предсказания по руке, гадания на картах и кофейной гуще, и прочее. В принципе, лично для меня это вовсе неудивительно – летчики, как и моряки, народ весьма суеверный. Короче говоря, с помощью каких-то своих монгольских приятелей он умудрился разыскать в кочующем у реки Керулен, недалеко от Тамцаг-Булака, племени сартулов.

– А кто такие «сартулы»? – прервала меня фельдшерица, и в этот момент я понял, что мой рассказ ей, похоже, все-таки реально интересен.

– Это такое племя восточных монголов. Так вот, в этом племени он как-то отыскал некоего шамана из древнего, ведущего свою историю чуть ли не от Чингисхана, почтенного рода местных колдунов. Зовут этого дедушку, которому, по слухам, аж лет сто, между прочим, Бямбасурэн, что в переводе с монгольского на русский означает «Хранимый Сатурном». Кстати, по его виду нельзя сказать, что он сильно старый, просто загорелый, морщинистый мужичонка без возраста, только морда хитрая и взгляд такой, знаете, пронизывающий, прямо как у особо въедливого чекиста. Кстати, к нашему общему удивлению, выяснилось, что этот Бямбасурэн сносно знает русский язык – якобы до революции их племя иногда кочевало и на нашей территории. Так что разговаривал он с нами без переводчиков, по-русски, хотя и с сильным, специфическим, акцентом. В общем, с мая по сентябрь этого года мы, с моими знакомыми летчиками, побывали в юрте у этого Бямбасурэна несколько раз. Меня все это, как вы понимаете, заинтересовало еще и как журналиста. В общем, шаман этот напредсказывал нам много чего. Сначала ему никто, естественно, не поверил. Но потом вдруг оказалось, что чертов дедушка Бямбасурэн, абсолютно точно предсказал дату нападения Гитлера на Польшу, и все, что было дальше. Правда, мы это поняли только в сентябре. Но надо сказать, что и без этого хватало причин ему верить.