– Ты не виноват, Алик. Никто не виноват. Думаю, пора уже это понять. И забрать рисунок. Не просто забрать, а вернуть его той, кому он принадлежит.

* * *

На частном кладбище царила умиротворяющая тишина. Могила находилась в передней части обширной ухоженной территории. Я остановился возле надгробия, положил букет белых орхидей и шумно вздохнул:

– Милана…

Увидел перед глазами её смеющееся лицо. Ее глаза по-прежнему улыбались. Всегда улыбались. Как в нашу первую встречу: смешливая пигалица с густым русым каре. Дурнушка с заразительным смехом. Но такая живая. Не похожая ни на кого.

Милана. Мили.

Мы часто пересекались в одной тусовке. Знал, что она из семьи мажоров: родители помногу месяцев кутили за границей, а Мила была предоставлена сама себе.

В тот вечер впервые разговорились. У меня было дерьмовое настроение: мать привела в нашу жизнь Вадика, отец завязал роман с очередной моделью… А она лишь рассмеялась, услышав о моих проблемах, а потом предложила сбежать от всех.

– Как мне тебя не хватает, Мили… – зачем-то произнес вслух.

Однако ледяной гранит ответил безмолвием. Ветер усилился. Поднял повыше воротник куртки, шумно глотая морозный воздух. Не помогло. Холод пробрался под одежду, облизывая кожу колючими ледяными языками.

Моя первая любовь.

Единственный человек, который поддержал, когда родителям было плевать. Когда отец узнал, что у матери появился мужчина, разрешил мне съехать в одну из его пустых квартир. Мила сбежала из дома. Ко мне. Разругалась с предками, выбрав меня. Она всегда выбирала меня. Мы даже умудрялись как-то учиться, хотя, казалось, все свободное время посвящали любви.

Когда тебе семнадцать, все ощущается пиз*ец как остро. В этом возрасте не существует полутонов. Вот и мне казалось, между нами что-то по-настоящему важное. Мы были бессовестно влюблены. Так ярко горели и слишком быстро потухли…

Рядом с ее памятником создавалось ощущение, что я и сам давно сдох.

…Вскоре я понял секрет ее заразительной улыбки. Наркотики. Это было как удар армейским ботинком под дых. К тому моменту, когда мы начали встречаться, Милана уже плотно сидела, но, увы, как и большинство наркоманов, не отдавала себе в этом отчет.

Она так искренне уверяла, что это несерьезно, что в любой момент можно соскочить, что это, сука, весело…

Я тоже попробовал. Вштырило так, что не спали всю ночь… С утра было херово, но Мила поделилась какой-то чудодейственной таблеткой. И снова эйфория. А дальше, как в большинстве подобных историй… Понеслись по наклонной. Падали все ниже и ниже… Достигли дна.

Несколько месяцев саморазрушения…

Два одиноких подростка, отыскавшие приют друг в друге. И в препаратах. Чёрная дыра, засасывающая мою галактику. Всё смешалось. Любовь. Боль. Секс. Отходняки.

Мы ярко горели и очень быстро погасли…

Однажды отец пришел без приглашения и, надо отдать ему должное, сразу понял что к чему. Вскоре, заручившись поддержкой матери Милы, нас принудительно отправили лечиться по разным клиникам.

Только спустя пару месяцев терапии я понял, в каком дерьме увяз. Я больше не хотел так жить. Надеялся, она тоже поймет. Но, увы…

– Чем тебя кололи в клинике?! – ее смех – услада для моих ушей.

Бл*ть. Как же мне ее не хватало…

– В смысле?!

– Ты стал трахаться еще лучше! – закинула на меня стройные ножки.

– Я просто соскучился, – ответил честно.

– И у тебя никого там не было?! – округлила наглые глазки.

– Мил, ты о чем?! – начал закипать.

– Ну там ведь наверняка было полно сумасшедших девиц?! – любимая запрокинула голову, заливисто расхохотавшись. – А ты у меня парень видный!

– Я люблю тебя. Зачем мне какие-то девицы?!

– Я тоже тебя люблю. И припасла кое-что…

– Нет! – безапелляционно.

Внутри взревели демоны. Больше никогда. Ни под каким соусом. Это мой личный выбор.

Мы разругались.

В тот момент, когда я снова почувствовал интерес к учебе и спорту, Милана продолжала жить этой губительной страстью. Правда, мы почти перестали видеться – отец всячески препятствовал нашим отношениям, убеждая, что любовью тут и не пахнет… Я пытался вытащить ее со дна. Однажды даже поставил ультиматум: или я, или наркотики.

А потом…

Она позвонила вечером после очередной нашей ссоры.

– Алик, мне так страшно… Я не понимаю, что происходит… Кажется, это конец. Я это чувствую, понимаешь?! – медленно, безжизненно, таким ускользающим голосом, что у самого чуть сердце не остановилось.

Меня прошибло холодным потом. Подскочил, хватая ключи от тачки, до хруста сжимая телефон в руке.

– Мила, девочка моя, я сейчас приеду… Пожалуйста, дождись…

– Алик, пообещай мне кое-что… – так тихо.

Слишком тихо… Вспарывая мою защитную оболочку, без скальпеля вскрывая вены.

– Все что угодно, Мила, только живи!

Пожалуйста, милая, живи.

– Пообещай, что больше никогда никому не скажешь «люблю». Только я навсегда останусь в твоем сердце… Только я… Алик… ты слышишь?

– Милана, я сейчас приеду! Только не спи! Не вздумай закрывать глаза и открой входную дверь! Я вызываю скорую…

– Уже слишком поздно… Пообещай! Я прошу тебя…

– Обещаю. Только дождись меня! МИЛАНА! Какого хрена ты молчишь?! Мили… Не молчи-и-и…

Она меня не дождалась. Врачи констатировали передозировку.

Сжимал рисунок в ладони, испытывая такую боль, словно на меня одновременно обрушились все стихийные бедствия мира: пожары суперливни, ураганы, смерчи, пекло, конец сущего… Я слишком глубоко впустил ее в свою душу.

Просидел на кладбище еще около часа, пока руки без перчаток окончательно не окоченели. Знал, что теперь нескоро сюда приеду. Просто таращился на ее смешливое лицо, украшающее помпезный памятник, до сих пор не отдавая себе отчет, что её больше нет.

– Нужно прощаться… – оставил портрет на столике рядом с надгробием, положив сверху камень. – Прости меня, Мили.

Странно, но в этот миг меня отпустило, будто израненная душа вдруг обрела покой. Что-то глубоко внутри отболело. Дышать стало легче.

– Мили… – поднялся, приложив ладонь к холодному граниту. – Прости меня. Я не сдержал свое слово… Я снова…

* * *

Я подъехал к дому Катюши уже за полночь, обнаружив около подъезда рыжего со своими дружками гопниками. Отдал придурку честь ребром ладони. Он фыркнул, демонстративно отвернувшись. Такими темпами мы скоро станем корешами. Ухмыльнулся, уставившись на маленький светящийся прямоугольник на пятом этаже.