– Держись за стремя, тошно тащиться шагом. И где черти носят Оллэ, – буркнул Кортэ, высылая вороного в рысь.

– В столице Турании, и не черти в деле, я просил его, а после Изабелла отсылала весть с нарочным, – очень тихо молвил посол. – Может быть, немного изменится рисунок границ на карте, это не слишком высокая плата за военный союз.

– Твой-то папаша, что решил он?

– В размышлениях, – поморщился Абу. – Брак моей сестры и племянника Бертрана мог бы всё упростить, мы сейчас не готовы к войне и тем более не желаем утратить родину… а равно и веру. Но пока посольство бессильно продвинуть дело. Я впал в немилость на родине. – Посол перевел дух и стер пот с лица, едва вороной снова пошел шагом. – Наконец-то ты начал резво думать головой, а не копытами своего коня… Ты второй день безумно носишься по городу, вреда от того больше, чем от нашествия сотни чертей и козней толпы хитрющих еретиков. Свет души моей, в этом мире не так много у меня друзей, я самонадеянно осмелился тебя отнести к их числу. Умоляю: сделай как следует, а не как желаешь. Останови коня. Я сам схожу за тем, кто вчера был одет в платье посла. Я договорюсь со служителями в багряных рясах, усмирив гордыню и уняв привычку к похвальбе. Мы безопасно возвратим во дворец солнце этого города.

– Почему так: я старше тебя на полтора века с хвостом, а ты мудрее меня на три сотни лет с хвостищем? – смутился Кортэ, подбирая повод.

– Я вырос во дворце эмира, ты пришел в мир взрослым младенцем, наделенным силой и не познавшим прелесть слабости, делающей игру интересной, но неизбежной, – осторожно улыбнулся Абу, поверивший в успех своего увещевания.

Арка, ведущая в главный двор гостерии, уже была видна впереди, за последним плавным изгибом улицы. Абу еще раз поклонился, благодаря нэрриха за согласие на малопонятные условия. Кортэ натянул повод и демонстративно облокотился ладонью о седельную луку, выказывая готовность ждать так долго, как потребуется. Ему было неуютно, пусть и без причины. Просто ветер увял, и над кварталом повисла пристальная тишина. Торопливые шаги пересекли двор, калитка скрипнула тревожно и сварливо. На улицу выглянул широкоплечий служитель ордена – воин, ещё в зиму допущенный самим Кортэ до изучения приемов работы с оружием, наиболее сложным и интересным по мнению нэрриха. Багряный был так бледен, что лицо казалось засыпанным мукой, неживым. Он без удивления кивнул южанину и Кортэ.

– Он приказал звать нэрриха, – нехотя процедил служитель сквозь зубы. – Я не посмел ослушаться… Простите. Ваш ученик, очнувшись, ответил на вопрос верно, и мы сами помогли ему покинуть подвал. Затем он прошел в покои короля и там пребывает до сих пор. Сказал, что уничтожит его величество, если мы не исполним требуемого. Он желает говорить с вами, брат Кортэ. Оружие приказано отдать мне.

Багряный виновато поник, качнул дверь, распахивая шире. Кортэ помянул чертей скопом и их предводителя отдельно. Рукав одеяния брата был темным от крови, ряса имела свежие прорехи на груди и на боку. Абу сокрушенно покачал головой, темные его глаза наполнились тревожной тенью, посол демонстративно бросил на лицо белую ткань и закрылся ею до ресниц. Кортэ молча проследил за действиями приятеля и спешился, не кивнув: окончательно понял, чем пропитано душное безветрие. Оно налито чужим вниманием до краев, и, кажется, опыт в себе содержит огромный, не сопоставимый с возможностями нэрриха четвертого круга.

Сын тумана прошел во двор, мельком глянул на служителей – двое едва живы и лежат, третий склонился над ними, пробует унять кровь. Рука привычно и без участия разума расстегивала перевязь и снимала оружие. Кортэ сперва не мешал ей, а затем намеренно подправил движение – и нож упал неловко, у самого сапога Абу. Лекарь уже нагнулся, поставил на камни и развязал неизменно носимый при себе мешочек с настойками и травами, и сын тумана тоже нагнулся, чтобы поправить нож, одним движением извлек из мешка емкость темного дорого стекла. Абу промолчал, но веки прикрыл – то ли согласно, то ли испуганно…

– Не мешкай, жду, – дрогнул воздух, донося отзвук голоса Виона.

– Как же, обосрусь и все с собой принесу в штанах, не расплескавши, – Кортэ остервенел.

– Жду, – насмешливо повторил тот же голос.

– Мог бы торопить, торопил бы злее, – уперся Кортэ, бросая на камни короткий нож, обычно носимый отдельно от прочего оружия и предназначенный всего лишь для чистки фруктов и прочих столь же невинных занятий. – Иду, но сперва гляну, живы ли братья.

– Они еще живы, – уточнил голос. – Но это последняя уступка. Ты обманом выманил золото, пренебрег договором и отравил моего главного носителя. Но – иди без страха, я все же не гневаюсь.

Кортэ еще раз вопросительно глянул на южанина, склонившегося над раненым и быстро, решительно режущего подол рясы. Ткань пропиталась кровью, подсохла и стала сплошной коркой, из-под неё толчками пузырилась кровь, темная, гранатово-густая. Глянцевые мухи нагло ползали по подсохшим лужицам на камнях и садились прямо на рану.

Кортэ почти ощущал, как давит тварюшек в пальцах, скрюченных злобой и отчаянием. Воображение рисовало: вот он вынимает мух из воздуха на лету, так может любой нэрриха его опыта. Вот с хрустом жмет подушечками пальцев – чтобы не лезли, куда не следует. Чтобы не искали поживу на живых людях, чтобы не лишали остатков надежды на лучшее.

– Жду, – в голосе Виона пророкотали низкие нотки угрозы.

– Во заладил, – сын тумана поморщился, когда Абу одним движением согнал пузыри и кровь, а затем начал шить, кривой иглой поддевая края раны. На животе – отметил Кортэ, морщась и скаля зубы, словно это его штопают. Глаза раненого были стеклянны и пусты, сознание ушло, навсегда или нет – разве один Абу и ведает…

– Как же нам договориться-то, – нахмурился Кортэ, с тревогой отмечая: южанин не смотрит в его сторону и не подает даже осторожных знаков, намекая на верный тон общения с Басом. – Черт с тобой, ладно. Король выходит в коридор, и тогда я вхожу.

– Мне смешно, – прошелестел голос Виона, таящий ядовитую ласковость, – нэрриха не бывают подданными у жалких людишек.

– Ты ослаб головой, связавшись с придурком Вионом? Уж как мне смешно, убогий! – пожалел злодея Кортэ, глядя, как удлиняется шов, как самый здоровый из служителей протирает кожу возле раны, а кровь снова и снова вычерчивает жутковатый рисунок боли, опасно похожий на приговор. – Ты зачем угрожал убить Бертрана, если не ради ловли меня? Я попался, поскольку с недавних пор считаю себя жителем Эндэры и мне это не наскучило. Отпусти его. Жду.

– Нет.

– Так чёрт с вами обоими, – рявкнул Кортэ, зверея всерьез. Он неотрывно смотрел на второго багряного, молча скалящего зубы и самостоятельно готовящего рану к осмотру. Сухожилия под коленом были срезаны так глубоко и страшно, что об излечении мечтать и не приходилось. Абу всё штопал рану на животе, то и дело жестом требуя протереть кожу или подать один из разложенных рядом инструментов. – Да не майся ты дурью. Решай уже.

– Иди, не торгуйся.

– Королеве не вредно овдоветь, – сухо предположил Кортэ, добывая из воздуха очередную муху и с наслаждением её расплющивая. – Я развернулся и пошел. Отсюда подальше.