из кармана металлическими наручниками. Затем подошел к бесчувственному Черешнину и на всякий случай прощупал пульс.

Жив.

На всякий пожарный Манин надел на его безжизненное тело наручники с цепями и, дав через смартфон команду на пульт, натянул их так, как делал это уже прежде с Декстером и остальными.

Все. Теперь он снова в безопасности. Можно выдохнуть, успокоиться и подумать.

Гуляра глядела на прокурора с нескрываемыми гневом и ненавистью. Прокурор решил с ней заговорить.

– Я скажу тебе это только один раз, – произнес он негромко. – У вас есть шанс остаться в живых. Надо лишь делать то, что я прошу. Это не так сложно, верно?

– Где моя дочка? – вместо ответа спросила Гуляра.

– Она в порядке. Живая, если ты это имеешь в виду.

– Что это за место?

– Бункер, атомное бомбоубежище, – рассказал Манин. – Для советского генералитета. Входило в территорию дачи, отец выкупил. Четыре этажа, с лифтом. Мне столько не нужно. Какое-то время тут мясная линия работала, туши потрошили и шкуры растягивали. Конвейерная техника осталась кое-какая, я ее слегка модернизировал, – прокурор кивнул на конструкцию из цепей.

– Почему, Алексей? – спросила Гуляра. – Как это вышло? Всех этих бедных женщин ты… Что они тебе сделали? И сам список… Как ты вообще о нем узнал?

Манин осклабился: как человек, знающий интереснейший секрет, неизвестный никому более.

– Мы с покойным Стибелисом немного больше знакомы, чем всем кажется, – ответил сумасшедший.

Гуляра вспомнила.

– Так вот что это было! На допросе! Вы друг друга узнали. Откуда?

– Долго рассказывать, – отмахнулся Манин. – Но у нас одно время был общий компьютер, ха – ха!

Почувствовав, что в разговоре появились хоть какие-то человеческие нотки, Гуляра попыталась этим воспользоваться.

– Леша… – заговорила она дрожащим голосом. – Послушай меня, пожалуйста. Она ведь жива. Они все трое еще живы. А значит, не все потеряно. Ты можешь все изменить. Я тебя прошу.

– Могу изменить? – безумный удивился. – С какой стати? Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!

– Леша, я прошу тебя, пожалуйста! Возьми меня, или нас обоих. Но не причиняй вреда ребенку. Она же грудная. Подумай, как это выглядит.

Прокурор, запрокинув голову, расхохотался.

– Для твоей матери, например.

Манин остановил смех, словно им захлебнулся.

– Она узнает. Она узнает! Что она о тебе подумает? – Гуляре показалось, что она нащупала что-то правильное.

И это было правдой, Алексей посерьезнел.

– Я делаю это не для себя, – ответил он мрачно. – Она это поймет. Потом. Мама всегда в итоге со мной соглашалась…

Слова Манина перебил неожиданный детский плач. Он звучал глухо, но откуда-то совсем рядом.

Из глаз Гуляры потекли слезы. Прокурор замолчал.

– Леша… Я умоляю тебя… Я умоляю… отпусти ее. Пожалуйста!

Нахмурившийся Манин направился к двери и захлопнул ее, звук перестал доноситься. Несчастная Гуляра буквально завыла.

Черт! Он совсем забыл про новую Двенадцатую!

Вообще, он держал ее в доме – не запирать же младенца в боксе? Но, естественно, при сообщении от Черешниных, что они едут к нему на разговор, он перенес ее туда, где никакие визитеры ее не увидят.

Свободных камер было полно, перенести туда купленный им на днях надувной манеж и прочие детские причиндалы, типа, сосок, пеленок и присыпок, было делом десяти минут. За последние дни маньяк поднаторел в уходе за грудничками, проведя немало времени в материнских форумах и чатах. И даже успел обзавестись мнением по поводу заживления пупочка и способов борьбы с газиками.

Манин быстро справился с досадой, вызванной тем, что теперь Гуляра знает, что ее дочь находится совсем рядом. В целом, какая разница? Это ни на что не влияет. Неприятно только выслушивать мерзкие слова, которыми его поливают. Сегодня один раз его уже вывели из себя. И теперь проклятая помощница следователя делала все, чтобы это повторилась.

– Никогда! Ни одна мать не поймет того, что ты делаешь! – кричала она ему. – Она проклянет тебя! Единственный человек, который тебя любит, тебя проклянет!

Алексей постарался абстрагироваться. Это было нелегко, Гуляра наседала.

– Единственная, кому ты небезразличен! Подумай, какое отвращение ты у нее вызовешь?

Манин закрыл ладонями лицо, пытаясь там, внутри искусственно созданной темноты, собраться.

– Подумай, какую боль и страдание ты ей причинишь! Ты умрешь для нее! Она никогда тебе этого не простит!

Все-таки она достала его.

Манин не выдержал и завизжал:

– Заткнись!!! Заткнись сейчас же! Не смей упоминать о моей матери! Я делаю это именно для нее! И ты не заставишь меня отступить!

Прокурор задыхался от бешенства.

– Вы никто! Вы все – никто! Я устал от вас! Я вас всех ненавижу! Если бы ты знала, с каким нетерпением я жду того часа, когда наконец покину вас всех!..

Гуляра поняла, что проиграла. Разбудить в Манине человека не получилось. Вместо него проснулся дикий и ужасный зверь.

– Ты подонок, – с омерзением выплюнула она в лицо Манину. – Ничего, кроме мерзости и презрения ты не вызываешь, и не способен вызвать. Ни у меня, ни у своей матери, ни у любой другой нормальной женщины. Ты мерзкий, прячущийся в страхе от всего, что является нормальной человеческой жизнью, клоп!

Манин в ярости обернулся и наставил на Гуляру пистолет. Лицо его скривилось от напряжения и ненависти, пальцы побелели, с хрустом затерлись друг о друга зубы.

Эта сука говорила с ним тем же тоном, что и тогда в его кабинете. Унижая. Приказывая. Ему! Высшей, мать его, расе!

Терпение кончилось. Сейчас она заплатит ему за все.

– Почему? – задрав голову к потолку, произнес он вдруг голосом полным боли.

Гуляра собралась ответить. Но неожиданно поняла, что прокурор говорит вовсе не с ней.

– Я всегда делал, как вы говорили! – крикнул он в потолок, все еще не сводя пистолета с пленницы. – Почему же… Я не… Отдайте ее мне!

Впечатленная увиденным, Гуляра зашептала:

– Ты безумен. Ты сумасшедший. Послушай меня, приди в себя, еще не поздно. Леша…

Манин взвыл, схватившись за виски, и наотмашь ударил Гуляру рукой с зажатыми в ней пистолетом. Ее некрупное, даже после недавних родов, тельце легко слетело с кровати.

Голоса.

Впервые он позволил себе не согласиться с ними. Почему они запретили ему расправиться с ней? Он никогда не забудет, как когда-то она обидела его. И теперь сделала это снова. Отвергла. Унизила. Надсмеялась. Насекомое, мокрица, ничтожный организм, не имеющий никакой ценности, который он так хотел уничтожить!

Но Голоса были против.

Безумный Алексей Манин вдруг заулыбался. Сам себе – словно придумал, как кого-то обхитрить.

Отлучившись на минуту, он вернулся с намоченной хлороформом марлей. И отправил Гуляру в беспамятство – лишь бы она