На Алексея Манина, целиком и полностью его не понимая, с недоумением смотрела сидящая в инвалидном кресле женщина. В возрасте, статная и породистая, несмотря на тяжелую болезнь, состарившаяся красиво. Женщину звали Ольгой Геннадиевной и Леше Манину она приходилась родной матерью.

Не далее как пару дней назад, ее любимый единственный сын буквально похитил ее из лечебницы, в которой она пребывала уже несколько лет. Все время отговариваясь, что объяснит все потом, теперь он привез ее в это наистраннейшее место, от которого мурашки бегут по коже, и несет ту ахинею, которую она сейчас слышит.

– Как это можно понять, Алексей? Сынок, если ты все это говоришь всерьез, то кто из нас болен? Что это за место?

– Наша раса, мама, опережает все другие на миллионы тысячелетий развития и прогресса. Мы управляем жизнью всей Вселенной. Все, что нужно, это закончив предназначенное, высвободить энергию, которая доставит нас обратно. К своим. Домой!

Манин говорил горячо, волнуясь, безостановочно меряя пространство помещения, в которой они находились, длинными, быстрыми шагами.

– Ты просто не помнишь этого, мама. Потому что с тобой они не говорили. Но если бы ты их услышала, ты бы все поняла сразу.

Манин взглянул на мать, как когда-то она сама на него смотрела в детстве: когда он, ребенок, не понимал чего-то такого простого для человека чуть повзрослее.

– Потерпи немного, и ты забудешь, что такое боль, страдания, что такое одиночество и несчастье. Мир, которым мы управляем, этот мир, его люди, это… это всего лишь топливо для нашего космического корабля! Наши батарейки. Не надо их жалеть, мама! Их много, и они не имеют никакой ценности. Мы зарядимся ими и улетим туда, где будем счастливы. Просто сиди и занимайся своими делами. Можешь даже не смотреть, я все сделаю сам.

– Леша! Ай…

Ольга Геннадьевна махнула рукой. Что поделаешь – он всегда был капризным мальчиком. Никогда она не спорила с ним по серьезному, потакая его детским прихотям, благо возможности для этого в генеральской семье были. Отец, вот тот был с ним построже. Кто же знал? Все шло к тому, что она первой оставит этот мир, а на тебе – ее порода оказалась тверже и долговечней, чем генеральская. Теперь же она вынуждена, как и раньше, в детстве Алексея, терпеть, как он докучает ей своими фантазиями, выслушивая его не поддающийся пониманию мальчишечий бред.

Пусть занимается, чем хочет, она устала.

Неожиданно Ольга услышала плач ребенка. Совсем еще маленького. Младенца.

Алексей втолкнул в комнату высокую, ему почти по пояс тележку, похожую на большие носилки на колесиках.

Тележка ехала тяжело, на ней друг на друге лежали сразу два человеческих тела. Это были женщины, живые, обе коротко и неаккуратно подстриженные, одетые в одинаковые комбинезоны, со связанными за спиной руками, и наклеенными на рот и глаза широкими полосками строительного скотча серого металлического цвета.

Мама Манина вглядывалась в разворачивающуюся перед ней картину прищурившись – из опасения, что ее обманывает зрение.

Остановив тележку, ее сын ненадолго снова вышел в ту же дверь и вернулся, неся на руках завернутого в пеленки ребенка. Совсем малютку. Чтобы ребенок не плакал, Алексей на ходу кормил его из розовой пластиковой бутылочки молочной смесью.

В силу возраста скверно владея оценкой причинно – следственных связей, сидящая в кресле – каталке мамаша машинально разулыбалась – словно к ней принесли знакомиться родную долгожданную внучку.

Но тут ее взгляд вновь наткнулся на тележку с женщинами, и она вернулась к действительности.

– Леша, кто это? Что ты задумал? Объясни мне немедленно.

Услышав женский голос, пленницы обернулись в ее сторону и заголосили. Что именно, увы, совсем непонятно – сквозь наклеенную на их заплаканные лица ленту невозможно было разобрать ни слова.

– Алексей! Я задала вопрос! – строго, как умеют только генеральские жены, повторила Ольга Геннадиевна. – Что ты делаешь?!

– Я тебе только что объяснял, мама. Только что. Я делаю то, что должен.

Манин осторожно положил Варвару (а это была, конечно, она) на один из столов, всего которых в комнате было два. Девочка, насытившись теплым детским питанием, больше не плакала. На другом столе, стоявшем впритык к первому, прокурором было заранее аккуратно разложено все, что скоро понадобится.

Из приготовленных инструментов Манин выудил шприц и ампулу со снотворным. Не обращая внимания на мольбы пленниц и вопросы матери, он с хрустом отломил стеклянной ампуле «голову» и набрал полный шприц препарата. Затем подошел к тележке и не спеша сделал каждой из женщин по уколу.

Препарат подействовал почти мгновенно. Несчастные обмякли прямо на носилках, их плач затих.

– Леша! Ты сошел с ума! – продолжала делать попытки вмешаться мать. – Ты меня слышишь? Немедленно прекрати!

Со шприцом в руках Манин двинулся к младенцу.

– Не смей! Не смей, я тебе говорю! – крикнула Ольга. Строже и громче у нее все равно бы не получилось. На ее глаза навернулись слезы – она поняла, что ничем не сможет повлиять на то, что делает ее сын.

– Клянусь, я прокляну тебя навек! Ты пожалеешь, что ты меня не слушал!

Манин вздохнул – искренне и печально – и застыл в размышлении.

Неужели эта тварь Черешнина была права?

К сожалению, да. На мать полагаться нельзя. Она его не понимает.

Голоса предупреждали об этом с самого начала. Что ж, спасибо им, решение о том, как он будет в этом случае действовать, у него тоже было готово заранее.

Положив на стол шприц (он все равно уже был пустой, для укола ребенку требовалась перезаправка), Алексей направился к матери.

– Что ты задумал, сумасшедший! – воскликнула Ольга с опаской. – Сейчас же прекрати…

Сначала он заклеит ей рот (невозможно работать в такой обстановке!), а потом примет и другие меры.

Даже родная мать не сможет помешать ему завершить План!

– Спокойно, мама. Скоро все кончится, – прошептал он ей на ухо, одновременно наклеивая на ее губы скотч. – Ты будешь гордиться мной. Как это было всегда. Я тебя очень люблю.

Примотав ей скотчем к подлокотникам инвалидного кресла руки, Манин вывез свою мать прочь из помещения.

Туда, где она ему не будет мешать.

И правильно. Стоило сделать так сразу.

– Я вернусь через минуту, – предупредил он ее, чтобы излишне не нервировать. – Скоро все закончится, мама.

Сумасшедший прокурор вернулся в комнату с телами. С уколом ребенку можно было обождать – девочка не плакала, и, похоже, даже заснула. Отлично.

Со стола с разложенными предметами Манин взял в руки то, что должно было ему понадобится в следующий момент: стопку распечатанных