Часа через полтора, следуя за проводниками по узкимголовокружительным серпантинам самой высокой горы, на какую я когда-либовзбиралась в своей жизни, мы пришли ко рву, через который тут же был перекинутподъемный мост; мы прошли несколько укреплений, облепленных солдатами, которыемолча пропустили нас, и оказались внутри цитадели. Она и в самом деле былавпечатляющей — наверняка этот Бризатеста мог выдержать здесь любую осаду илюбой приступ.

Была ночь, когда мы пришли в замок. Капитан и его дама былиуже в постели; их разбудили, и капитан тут же явился посмотреть на пойманнуюдичь. Внешность его поразила нас. Это был не очень высокого роста мужчина врасцвете лет с удивительно красивым и вместе с тем очень грубым лицом. Онбросил быстрый взгляд пронзительных глаз на наших мужчин и чуть дольше задержалего на каждой из нас троих; его резкие манеры и свирепый вид заставили насвздрогнуть. Он обменялся несколькими словами с офицером, потом мужчин увели водну сторону, наши сундуки и коробки унесли в другую. Меня с подругами бросилив темный каземат, где мы на ощупь нашли на каменном полу немного соломы; мызавалились в нее с желанием скорее оплакивать свою злосчастную судьбу, нежелиискать отдохновения, в котором отказывало нам наше ужасное положение. А какиежуткие мысли одолевали нас, какое отчаяние охватило наши души! В нихпробудилось мучительное воспоминание о недавних наслаждениях, и от этогонынешнее положение показалось нам еще горше, ибо оно не сулило ничего хорошегои вызывало лишь самые мрачные предчувствия; так, мучимые прошлым, раздавленныенастоящим и содрогаясь перед будущим, мы лежали в —непроглядной темноте, икровь медленными толчками двигалась по нашим воспаленным жилам. Вот тогда-тоРаймонда вспомнила о религии.

— Не мучай себя этой химерой, дитя мое, — сказалая. — Если человек презирал ее всю жизнь, он не сможет, в каких быобстоятельствах не очутился, снова поверить в нее, так что оставь религию впокое. Только угрызения совести напоминают ему о религии, а я вот ни в чем не раскаиваюсьи ни о чем не жалею — ни о чем, что совершила. Из всех моих поступков я не знаюни одного, который я не была бы готова повторить еще раз, если бы представилсяслучай; я жалею только о том, что судьба лишила меня такой возможности, но нежалею о том, что было сделано, когда я ею обладала. Ах, Раймонда, тебе непонять, как действует порок на души, подобные моей! Душа моя изъязвленапреступлениями, питается преступлениями и ничто не в силах утолить ее, кромепреступлении, и окажись моя шея в петле, я буду мечтать лишь о том, чтобысовершить новые. Я бы хотела, чтобы даже мой прах излучал зло, чтобы мойпризрак бродил по миру и внушал и нашептывал людям мысли о злодействе. Однако ядумаю, нам не следует бояться, так как мы попали в лапы порока, и это божествозащитит нас. Я испугалась бы гораздо больше, если бы мы стали пленницами тогоужасного бога, которого кое-кто осмеливается называть Правосудием. Если бы нассхватило это исчадие деспотизма, доведенного до идиотизма, я бы уже сказаласебе последнее «прости», но злодейства я никогда не боялась: поклонники этогоидола, которому молимся и мы, уважают своих собратьев и не истребляют их; аможет быть, мы договоримся и объединимся с ними. Хотя я ее еще не видела, носудя по тому, что о ней слышала, эта мадам Бриза-теста уже нравится мне; держупари, что и мы ей понравимся; мы заставим ее испытать оргазм, и она пощадитнас. Иди ко мне, Раймонда, и ты, милая Элиза, иди сюда; раз уж нам не осталосьдругих удовольствий, кроме мастурбации, давайте насладимся ею.

Возбужденные моей речью и моими пальчиками, маленькие стервыотдались мне, и Природа послужила нам в тот час печали так же славно, какделала это в дни нашего процветания. Никогда прежде не была я так беспечна иохвачена таким восторгом, как в ту бессонную ночь, но возвращение к реальностибыло ужасным, и мысли мои приняли другое направление.

— Нас зарежут, как овец, — говорила я своимспутницам, — мы сдохнем, как собаки, и не надо тешить себя иллюзиями: намуготована смерть. Но я боюсь не смерти: у меня достаточно философский ум, чтобыпонимать, что, пролежав несколько лет в земле, я буду не более несчастна, чемдо того, как появилась на свет, — нет, я боюсь боли, страданий, которымподвергнут меня эти негодяи; ведь они, конечно, так же любят истязать других,как люблю я сама; этот капитан сразу показался мне исчадием ада: у него такиедлинные усы, а это плохой знак, и… к тому же жена его так же жестока, как и он…Но что это со мной: еще минуту назад я верила в спасение, а теперьрасхныкалась?

— Мадам, — заговорила Элиза, — в самойглубине моего сердца живет надежда; не знаю почему, но ваши прежние наставленияуспокаивают меня. Вы же сами часто говорили, что, согласно вечным законамПрироды, зло всегда торжествует, а добродетель терпит поражение, и я верю вэтот незыблемый закон; я верю, любимая госпожа моя, что мы избежим несчастья.

— Непременно, непременно! — оживилась я. — Имои рассуждения на этот счет остаются прежними. Если, в чем сомневаться неприходится, сила всегда права, и масса преступлений всегда превышает другуючашу весов, на которой находится добродетель вместе со всеми ее поклонниками,значит, человеческий эгоизм есть результат человеческих страстей; но почти всестрасти ведут к преступлению, стало быть, в интересах злодейства — унизить добродетель,стало быть, во всех жизненных ситуациях следует делать ставку на зло, а не надобро.

— Однако, мадам, — подала голос Раймонда, —посмотрите, какие складываются отношения между нами и нашими похитителями: мыдля них добродетельны, они же представляют собой зло, следовательно, они насраздавят.

— Я имею в виду общее правило, — возразилая, — а ты говоришь о частном случае. Природа иногда делает исключение изсвоих правил и тем самым подтверждает их.

Наша беседа была в самом разгаре, когда дверь открылтюремщик с еще более устрашающим лицом, чем у его хозяина, и поставил на полтарелку с фасолью.

— Смотрите не опрокиньте свои харчи, — произнес онхриплым голосом, — больше вы ничего не получите.

— Что такое? — возмутилась я. — Стало быть,вы собираетесь уморить нас голодом.

— Нет, насколько я слышал, утром вас просто прикончат,и мадам считает, что не стоит переводить деньги на ваше говно, так что у вас небудет времени сходить по большому.

— Не знаешь ли ты, любезный, какая смерть нас ожидает?

— Это смотря по тому, какое настроение будет у мадам;наш капитан в таких делах полагается на нее, и она делает, что взбредет ей вголову. Но раз вы женщины, ваша смерть будет легче, чем у ваших слуг илипровожатых — как их там? — потому что мадам Бризатеста особенно кровожаднас мужиками. Сначала она тешится с ними, потом, когда ей надоест, долго-долгоубивает их.

— И супруг не ревнует ее?

— Нет, конечно; он то же самое вытворяет с вашим полом:когда закончит забавляться с ними, он отдает их жене, которая выносит приговор;она обычно сама и исполняет его, если капитан уже устал от своих забав.