Маркиз специально не отправил письмо сразу. Позавчера Лорт отправился в кабак, где пили его знакомые стражники, и там они так нажрались…

Кто пил, что пил, о чем говорил, кто говорил…

Может, они что-то и вспомнят. Но это — вряд ли. А про барона там точно звучало. И про запах тоже. А что от Лорта, а не Лорту… кто ж там что вспомнит? После второго бочонка?

Пусть дознаватель расспрашивает, у него работа такая, ему за это деньги платят. Да и нечего тут маньякам по Алетару гулять. И без них тесно.

* * *

Ах, как же хорошо…

Сегодня у меня выдался выходной, и я отправилась на рынок.

Нет. Не так.

Отправилась. На. Рынок.

Поверьте, это только звучит приземленно, а выглядит совсем иначе.

Алетар — город у моря. Здесь тепло летом, и потом торговля начинается на рассвете, а к полудню на рынке уже никого не остается. И чтобы попасть к первым рыбакам и торговцам, надо встать пораньше.

Проснуться на рассвете, распахнуть окно, и увидеть, как пробуждается вместе с тобой окружающий мир. Сначала, на границе более светлой и темной тени, там, где смыкаются небо и земля, проявляется светлая полоска, потом она начинает расширяться, захватывает и растворяет звезды, и ты уже можешь отличить дюны, неожиданно лиловые на фоне розоватого неба, а потом из-за них робко выглядывает краешек солнца, окрашивая все в родные ему золотистые тона.

Такого нежного и чистого, словно оно искупалось ночью в море, хорошенько выспалось, и теперь решило заглянуть к нам в гости. Как вы тут без меня? Скучали?

И, не удержавшись, я подмигиваю ему в окошко, а сама принимаюсь одеваться, чтобы через несколько минут выскользнуть за калитку.

Алетар просыпается с восходом солнца и наполняется жизнью. Откуда-то доносятся птичьи голоса, деревья стряхивают с листьев набранную воду, небо медленно, но уверенно набирает цвет, от нежно-инеистого оно уверенно переходит к цвету барвинка, а потом густеет до лазури, вбирая в себя краски моря. И солнце все быстрее и веселее выкатывается на небосклон, гладя лица людей своими горячими ладошками, заставляя вспыхивать искрами жизни и цветы, и деревья, и даже камни мостовой.

Я люблю этот город…

И весело стучу каблучками по мостовой, в ритме его дыхания.

С кем-то здороваюсь, кому-то машу рукой, а потом выходу к рыночной площади, и прижимаю рукой кошелек.

Обычно у лекарей не воруют, но не может же меня знать в лицо все ворье Алетара?

— Пироги! Горячие, с пылу, с жару, два медяка пара!

— Рыба! Свежая рыба!

— А кому птицу! Сама кормила, сама прибила, сама щипала, сама бы ела, да денег мало!

— Налетай, народ! Носки, из овечьей шерсти…

— Да врешь ты все, собачья это шерсть!

— Сама ты собака! И лаешь похоже!

— Ах ты…. овца нестриженная!

Голоса сотен людей сплетаются в причудливую мелодию. Лица, краски, запахи… Я придерживаю корзинку на рукаве, и углубляюсь в это веселое кишение и смешение.

Сегодня мне нужна рыба. Свежая, ночного улова. А еще с десяток яиц и головка сыра. Хочу рыбу в кляре. Всю ночь мечтала!

Сейчас куплю, принесу домой, разделаю (еще бы лекарка этого не умела?), смешаю кляр (натереть сыр, добавить специи, пару яиц, муку до густоты сметаны), пожарю рыбу и буду таскать прямо со сковородки.

Страх сказать, когда-то я и готовить не умела! К чему аристократке?

Вот приглядеть на кухне, знать, сколько чего нужно — это другое. А самой сыр тереть, ручки пачкать… нет! Для такого слуги есть.

Хорошо хоть госпожа Лимира пожалела меня, еще когда я у них жила, дала пару уроков. И соседки с удовольствием делятся рецептами, за что им громадная моя благодарность. Иначе жила бы я на хлебе с вареньем, и желудок себе испортила в пару месяцев.

Рыба нашлась быстро.

Пара морских языков, выловленных ночью, заняла свое место в корзинке, яйца я тоже прикупила, остался сыр…

— Аиииии!!!

Визг был такой что я и не раздумывала.

Когда так орут, помощь лекаря очень даже может потребоваться. Ноги действовали вперед головы, и несли свою хозяйку к источнику звука.

Кстати.

Очень кстати…

На рыночной площади, среди почтительно раздавшихся в стороны людей, на брусчатке, билась в припадке падучей молодая женщина… девушка? Почти девочка, кажется. Хотя пойми по ней сейчас возраст, когда все лицо перекошено в судороге!

Светлая коса разметалась по мостовой, тело несчастной выгибалось дугой, изо рта шла пена…

— Пропустите, я лекарь!

Корзина полетела в сторону. Жалобно кракнули мне на прощание яйца.

Я огляделась, сбросила с плеч плащ, кое-как свернула его, подсунула под голову девушки — еще разобьет себе что-нибудь о мостовую…

— Помогите мне придержать ее! Да нет же! Не хватайте жестко, не надо! Просто придержите. И набок, вот так…

Зубы я ей не разожму, но повернуть набок, чтобы язык не запал — вполне возможно.

И сунуть руку под волосы, на затылок, вот так…

Вспышка силы проходит незамеченной для окружающих, под такими косами-то! Да и не требуется ее много, так, чуть-чуть, чтобы расслабить сведенное судорогой тело.

Постепенно женщина расслабляется под моими пальцами, утихает…

Чьи-то руки придерживают ее, не давая покалечиться. Не сильно, но твердо и уверенно.

Это хорошо.

Понимая, что смертей сегодня не будет, начинает шуметь толпа.

— Эта… упала…

— Пена изо рта…

— Лекарка…

— Лечебница у Растума…

И словно ножом по нервам, чей-то внимательный взгляд.

Кто?

Я оглядываюсь, но поздно, необратимо поздно. Кто бы ни был за моей спиной, он ушел, и вместе с ним исчезло ощущение враждебности.

Женщина глухо стонет под моими руками, и я переключаюсь на пострадавшую.

— Как вы?

Бессмысленный взгляд становится мне ответом. Я вздыхаю…

Да, где-нибудь бы ее положить на часок, чтобы полежала. И родным дать знать. Но…

— Скажите, где бы ей полежать часок?

Ненавижу повышать голос, он у меня становится на редкость мерзким и пронзительным, но по-другому мне толпу не перекричать. Люди отвлекаются от Очень Важных Обсуждений и смотрят на меня. Мол, что надо еще этой лекарке?

Пусть занимается своим делом! Лечит! А мы заняты, мы сплетничаем!

— Кто может приютить на пару часов эту женщину!? Ее нельзя далеко нести!