будете спокойно отлеживаться до полного выздоровления под бдительным присмотром Серафимы Дмитриевны.

— Сколько я вам должен?

— Не стоит беспокоиться, все уже оплачено.

— Но я не привык, когда за меня платят, тем более дама.

— Если это вас успокоит, молодой человек, то платила не дама.

Они вышли на улицу, сели в коляску и через пять минут были уже около трактира, где уже стояли два извозчика, и царила непривычная суета.

— Новые постояльцы. — Догадался Штейнберг и, простившись с адвокатом, легко преодолел три ступеньки, но в дверях нос к носу столкнулся со старым знакомым — титулярным советником Булановым. Три года назад он был в составе комиссии по рассмотрению жалобы детей Московского воспитательного дома, где Штейнберг замещал своего заболевшего дядю Вильгельма Брандта.

— Ваше благородие, Иван Александрович, какими судьбами? — Ехидным голосом продекламировал Штейнберг заученную в юности театральную фразу.

— Здравствуйте, Генрих Карлович, могу задать вам тот же вопрос.

— Я приехал к другу, и в ближайшее время мы возвращаемся в Москву.

— А я по работе, опять с комиссией, только на этот раз в качестве главного лица.

— Рад за вас, вы делаете карьеру, ваше благородие.

— Растем понемногу, начальство ценит преданных людей. Если вас не затруднит, обращайтесь ко мне ваше высокоблагородие.

— Поздравляю ваше высокоблагородие. Вы в восьмом классе, или уже в седьмом?

— Пока в восьмом — коллежский асессор, но после этой командировки, вероятно, получу надворного советника. А что это с вами случилось?

— Вы про это, — Штейнберг уже привычным жестом показал на синяк, — некоторые господа были непочтительны с дамой.

— Вроде повзрослели, а все никак не успокоитесь? Помню, в Москве вы со своим дядей создали нам проблемы, впрочем, я не в обиде, все равно у вас ничего не вышло.

— Ну и вы тоже оказались в убытке.

— Вы про взносы вашего дядюшки? Чепуха, вместо одного выбывшего придет десяток новых, у нас все отлажено. До меня только сейчас дошло: вы тоже здесь остановились?

— Да. Прекрасное заведение.

— Спасибо за рекомендацию, думаю, мы еще увидимся.

— Всего хорошего, ваше высокоблагородие.

Штейнберг не нашел Соколова, который опять куда-то исчез, вернулся к себе в номер и собрался было отдохнуть, но тут опять появился Вацлав Каземирович.

— Собирайтесь Генрих Карлович, будем переезжать.

— Куда?

— В более надежное место. Серафима Дмитриевна приказала переселить вас в одну из гостевых комнат.

— Зачем?

— Для вашей безопасности.

Собрав вещи и документы Штейнберг, с помощью управляющего и молоденькой горничной перебрался в дом хозяйки. Гостевая комната, предоставленная в его распоряжение, была обставлена с претензией на роскошь, правда, по местным, провинциальным меркам, но для Генриха, привыкшего к спартанской обстановке, показалась очень уютной и комфортной. Разложив вещи, он сел за стол и принялся за работу. Незадолго до обеда его навестила все та же горничная и молча, протянула меню. Генрих не стал спорить, заказал обед и продолжил работу. Когда обед принесли, оказалось, что отсутствует самое главное — пиво.

— Барыня сказала, что доктор запретил вам пить пиво, и приказала заменить его клюквенным морсом.

Штейнберг несколько опешил от подобного заявления, поскольку уже давно в этой жизни решал все сам, что даже не стал спорить. Откровенно говоря, подобное проявление заботы о его здоровье было ему приятно, в чем он чистосердечно сам себе и признался. Быстро расправившись с обедом, Штейнберг продолжил свою работу.

Глава 25. Голландия, Амстердам, май 1794 года. (Предыстория)

Эдвин ван Дейк внимательно рассматривал вошедшего господина. На вид ему было около пятидесяти лет, как и самому ван Дейку. Одет был неброско: темно коричневый аби и такого же цвета кюлоты хорошо гармонировали с бежевым камзолом, белыми шелковыми чулками и темно- коричневыми ботинками. Дополняли картину шелковое жабо и манжеты. Простота одеяния могли ввести в заблуждение любого, но только не ван Дейка, который сразу понял, что позволить себе подобное мог только очень состоятельный человек. Это наблюдение несколько улучшило его настроение.

— Мне не назвали ваше имя, или я что-то пропустил? — спросил ванн Дейк по-голландски.

— Извините, если не трудно давайте перейдем на французский или немецкий. С голландским языком у меня небольшие проблемы.

— Хорошо, пусть будет французский.

— Мое имя на данный момент не имеет никакого значения. Я пришел к вам с конкретным деловым предложением и сейчас важно только это. Если договоримся, то будут и имена и адреса, если нет, просто разойдемся и забудем друг о друге.

— Честно говоря, вы меня заинтриговали, а должен вам сказать, что сделать это, учитывая мой возраст, не так просто. Кстати, я, только, сейчас, обратил внимание на ваш необычный акцент и могу с уверенностью сказать, что вы русский.

— Я действительно из России, но это тоже не имеет пока никакого значения.

— Хорошо, хорошо, давайте перейдем к делу.

— Я хочу предложить вам заняться продажей ювелирных камней.

— Мне? Почему мне? Я никогда этим не занимался.

— Я это знаю, но вы единственный, кто мне идеально подходит.

— Странно, мне казалось, что я всегда могу не только прекрасно понимать своих собеседников, но и предугадывать их мысли, но вас я откровенно не понимаю. Ясно одно, что у вас есть эти камни, откуда, неважно, ну и идите к ювелирам, они с удовольствием купят у вас все. Зачем вам я?

— Именно так я и поступил. Я был в Лондоне, Антверпене и Амстердаме, смотрел, оценивал, разговаривал с ювелирами и пришел к выводу, что мне этот вариант не подходит.

— Интересно, почему?

— Мелкие ювелиры не в состоянии оплатить такие поставки, а крупные готовы брать только сырье — необработанные камни в любом количестве, даже за наличный расчет.

— Ну, вот, в чем проблема?

— Проблема в том, что меня это не устраивает. За необработанные камни я получу в лучшем случае лишь 10 % их реальной стоимости, а, как правило, даже меньше. Поэтому мне выгоднее продавать ограненные камни, но это не устраивает крупных ювелиров, имеющих свои мастерские. В