Так, теперь нужно заняться лицом. Нанесу-каавтозагар. Мазать надо неравномерно, тогда получится впечатление натуральнойобветренной кожи. Темные тени под глаза, излюбленная народом кровавая помада,голубые веки, кирпичный румянец, угольные брови – да, теперь меня и мать роднаяне узнала бы. Остался последний штришок. Из крохотной коробочки достаю линзы,и, пожалуйста, из зеркала на меня глядит типичная жительница сельской местностис карими глазами, сделавшая ради визита в город праздничный макияж.

Такой бабе «Вольво» не годится. Поэтомудокатила на своем автомобиле до площади трех вокзалов и пристроила его наплатной стоянке. До института, где учится Нина, рукой подать, ну в крайностисяду в троллейбус. Но не успела сделать и пятнадцати шагов в сторону, как околопритормозило такси. Высунулся паренек жуликоватого вида и осведомился:

– Эй, тетя, «Московский» ищешь? Садись,дешево отвезу.

Я поглядела на стоящее в ста метрах зданиеунивермага и чуть не расхохоталась. Здорово загримировалась, если даже таксистпринял за деревенщину и решил обмануть. Но наглецов следует учить, преподавательво мне неистребим.

– Сделай милость, сыночек, добрось, а торастерялась в вашей Москве проклятой, ишь транспорту сколько.

– Не боись, – успокоилнегодник, – мигом домчу.

И он принялся кружить по переулкам. Время отвремени из моей груди вырывался боязливый крик:

– Ой, ой, сыночек, не так шибко, убьемся!

Парень хмыкал и накручивал баранку. Рейсдлился минут десять. Наконец такси замерло у входа в универмаг.

– Сто рублей, – велел шофер.

Я подала монетку.

– Ну, бабка, – обалделпарень, – белены объелась, это же рубль!

– Именно столько стоит в Москве проехатьнесколько метров, которые отделяли место посадки от входа в магазин, –спокойно пояснила я.

– Ты чего?! – обозлилсяпарень. – Катал почти полчаса.

– Не кататься садилась, а до места ехать,впрочем, если желаете, можем позвать милиционера в качестве третейскогосудьи, – сообщила я, выходя на улицу.

В следующий раз поостережется вратьпровинциалкам.

По коридорам института шла в самом радужномнастроении – люблю, когда день удачно начинается. Как запряжешь, так и поедешь.

В учебной части за столами сидели несколькоженщин. Они подняли глаза и обозрели неинтеллигентного вида лицо, потомотметили дешевую китайскую куртку с мехом «норки», грязные дутые сапоги и юбкус люрексом.

– Что хотите? – весьма нелюбезноосведомилась одна.

– Веру Ивановну как найти?

– Это я, – откликнулась дама.

– Здрассти, от Прохора приехала, изГорловки, уж думала, не найду.

– Ах от дедушки! – мигом оживиласьНикитина, потом повернулась к коллегам и попросила: – Девочки, пойду гостьючайком угощу.

– Конечно, – хором ответилиостальные, разом потерявшие ко мне всякий интерес.

Вера Ивановна завела меня в небольшуюкомнатку, села за стол и, не включив электрический чайник, резко спросила:

– Так зачем пожаловали?

Деловая дама, сразу быка за рога хватает. Но ятоже не промах и из образа не выйду, потому что это опасно.

– Да вот и не знаю прям, дело-то такое…

– Говорите, – велела Никитина,раскуривая прямо мне в лицо довольно вонючую коричневую сигарку.

Я принялась судорожно кашлять, причем непритворялась – терпеть не могу чужого дыма.

– Ну, быстрей, – поторопила ВераИвановна, – на работе нахожусь.

– Прохор говорил, документики на домищете? Купчую крепость и прочее…

– Знаете, где лежат? – спокойноосведомилась дама.

– Да.

– Настоящие?

– А то, Авдотья сберегла. Отдала дочери,а та мне. Только незадача выходит.

– Какая?

– В бумагах стоит фамилия Корзинкиных, аТрофим-то жил по паспорту Никитина, трудно доказать право владения.

– Ну это не ваша забота, – отрезалаинспекторша, – сколько хотите за купчую?

– Дорого.

– Называйте цену.

– А ваша какая? – решила япродемонстрировать крестьянскую хитрость.

– 500 долларов, – невозмутимосообщила Вера Ивановна.

Я поперхнулась от возмущения.

– Да вы чё?! Меньше 10 тысяч «зеленых» иговорить не стану.

Настал черед возмущаться Никитиной.

– Дорогая! Как у тебя с головой? Откуда явозьму такие деньги? Сама видишь, в институте работаю, 400 рублей получаю.Давай говорить о разумных цифрах, ну тысячу баксов, предположим, наскребу, вдолги влезу…

– Ну и хитра, – нагло заявилая, – да ты по этим бумагам можешь и на дом претендовать и на землю,золотое дно просто. Нет уж, готовь как минимум восемь.

– Господи, видела усадьбу? Развалины! Иучасток давно заброшен, культивировать никаких средств не хватит. Просто такхотим ведь, в собственность оформить, ради памяти предков. Жить там никто небудет, нам ее и не отремонтировать, да и содержать не по карману.

Я покачала головой.

– Ну как хочешь, мое слово крепкое, семьтысяч – последняя цена, и времени на раздумья до вечера. Не хочешь платить – ненадо. Другим наследникам продам, а вы уже потом в своей семье решайте, какделиться!

Вера Ивановна просто подскочила на стуле.

– Чего несешь? Какие такие наследники?Только я да сын и остались.

– Ну прям, – усмехнулась я, –брат Трофима, Николай, за границу бежал, выжил, там целая ветвь Корзинкиных.Между прочим, и Прохор, и Авдотья с ними переписывались, и адресок мне дали.Черкану пару строк, небось не забыли родной язык – откликнутся.

У Никитиной слегка порозовело лицо, и онатвердо заявила:

– Две тысячи, и точка. А там, еслихочешь, пиши, но знаю точно, что Корзинкиных в Париже не осталось, одна женаВасилия, но она француженка. Отсудить дом ничего не стоит, даже при условии,если у нее на руках будет купчая. И потом, это еще вопрос, настоящий лиКорзинкин Николай. Между нами, матушка-то его еще та пройда была. Трофим передсмертью рассказал.

– Да ну, врешь? – изобразила яудивление.