Итог был таков: идиот получил меньшевозможного, всего два года и, вероятно, в ближайшие месяцы попадет подамнистию.

– Чем же ты недоволен? – удивиласья. – Хотел добиться оправдательного приговора? Но ведь такое невозможно.

– Да знаю я, – пробормоталсын, – просто этому клоуну и адвокат-то не нужен, и так бы ерунду получил,даже конвойные чуть от хохота не попадали. Это как? Им ведь вообще нельзя ни начто реагировать.

Я вздохнула и, оставив всех спокойно естьмясо, пошла в спальню. Неожиданно совершенно невероятно заболела голова. Иногдасо мной приключается страшно неприятная штука под названием мигрень. Объяснить,что это такое, невозможно. Вообще трудно описать другому свою болячку, на моейпамяти подобное удалось лишь первому мужу – Костику. У бедняги случилсягеморрой, и он без конца охал. Я, как могла, пыталась облегчить страдания. Носупруг только жалобно стонал.

– Ну объясни, – пристала я кнему, – что чувствуешь, может, тогда лучше сумею тебе помочь!

Муженек прекратил охать и спросил:

– У тебя зубы когда-нибудь болели?

– Конечно, – удивилась я.

– Ну так представь, что в заднице полноклыков, и все как один с пульпитом!

Ну не могу я подобрать достойного сравнения,чтобы описать мигрень!

Взяв две таблетки баралгина и запив ихстаканом аспирина «Упса», я рухнула в кровать. Уже лежа на подушке, сунула врот таблетку радедорма. Сейчас засну… Горячая палка, торчавшая в левом глазу,стала потихоньку исчезать, тошнота уже не подступала к горлу. Веки отяжелели,руки и ноги придавила неведомая сила.

– Дарья, – раздалось над самымухом, – ты чего, дрыхнуть легла? День еще, семи не пробило! Вставай!

Я села. Горячая палка вновь прошила голову, ижелудок начал судорожно сжиматься. Перед глазами возникло лицо Ефима.

– Что надо? – простонала я.

– Да тут вот дело такое… Словом, будьдругом, одолжи немного.

– Проигрались?

– Все эта дура виновата!

– Кто? – спросила я, разыскиваякошелек.

– Галя, вот уж недотепа так недотепа, невидал таких.

– Что случилось?

Ефим хмыкнул и плюхнулся в уличных брюкахпрямо на чистое постельное белье. Видно было, что старика обуревает злость.

Они с Галей доехали до Беговой, и ЕфимИванович, как все игроки верящий в приметы, предложил даме самой выбиратьлошадь. Надеялся, что новичку повезет. Верещагина остановилась на резвомжеребце по кличке Пикадор. Старик только вздохнул. Получить что-то с подобнойставки трудно. Пикадор – признанный фаворит, и три четверти публики поставилина него. А чем больше народа, тем меньше выигрыш, но делать нечего, по законамбегов, желание новичка исполняется.

Старик галантно сходил в кассу и внес нетолько Галину ставку, но и свою собственную тысячу, намереваясь сгрести черезнесколько минут примерно на триста рублей больше, потом вернулся на трибуну.

Сначала кони неслись гурьбой, потом Пикадорвырвался вперед и стрелой полетел к финишу. Стадион загудел. Чуда непроисходило, скачку выигрывал лидер. Ефим опустил бинокль, поджидая удараколокола. Внезапно по ипподрому пронесся сдавленный вздох. Буквально занесколько метров до финишной черты фаворит запнулся и упал. Бегущие следом неуспели притормозить, возникла куча мала, настоящая мешанина из конских тел,жокеев и бричек. В результате победу одержал дряхлый Гиацинт, никем невоспринимаемый всерьез. И конь, и наездник казались страшно удивленными, носпорт есть спорт, и единственный зритель, не побоявшийся поставить на доходягуГиацинта, огреб сказочный барыш. Ефимова тысяча исчезла без следа.

– А все эта чертова баба, – злопыхалдед, – никогда таких невезучих не встречал. Железно известно: хочешьвыиграть – ищи новичка и ставь вместе с ним. Никогда не подводило, а тут!Пикадор упал! Люди второго такого случая и припомнить не могут. Как хочешь,конечно, но я на твоем месте эту девку гнал бы из дома. От неудачников надоизбавляться. Несчастья приманивают, попомни мои слова. Что-нибудь да случится:наводнение, смерч или что-нибудь подобное… Гони ее вон.

Желая побыстрей заснуть, я сунула ЕфимуИвановичу сто долларов и кулем рухнула в постель. Но не успели мои глазки вновьсомкнуться, как снизу раздался истошный вопль:

– Пожар, горим, спасите!

Прямо в пижаме я ринулась в гостиную. Комнатаполна дыма и дурно пахнущей белой пены. На окне совершенно обуглившиесязанавески. Рядом Аркашка с огнетушителем в руках, отчаянно вопящая Галя иподпрыгивающая Маня. Следом за мной в гостиную влетела Зайка, сжимая в рукахкувшин с водой.

– Боже! – закатил глаза Кеша. –«Не стая воронов слеталась!» Ну подумаешь, занавеска вспыхнула, уже потушили.

Галя продолжала истерически рыдать, со второгоэтажа донесся голос Серафимы Ивановны, няни близнецов:

– Детей эвакуировать?

– Нет, – крикнула Зайка, – всекончилось.

– Пожар, – почему-то снова завопилаГаля, – горим, сейчас погибнем.

– Успокойся, – сказала я, берягостью за руку, – видишь, занавесок больше нет, а все остальное в порядке.

Женщина стала судорожно оглядываться посторонам, потом закатила глаза и хлопнулась оземь. Но на этот раз обошлись без«Скорой помощи», просто расстегнули ее тугую грацию. Бедолага открыла веки итихонько пробормотала:

– Простите великодушно, в детствеоказалась одна в горящей квартире и с тех пор панически боюсь огня, просторазум теряю.

– Это заметно, – буркнулКеша, – в следующий раз не прикуривай возле занавесок. А то вытащилазажигалку, пламя в полметра, хорошо еще, что я рядом стоял.

Галя курит? Вот это новость.

– И зачем корсет затянула? –спросила Ольга. – Ясно объяснили, что нельзя. Свалишься на улице, ктопоможет?

– Галя тут? – раздался вежливыйголос, и Миша вступил в комнату.

В руках он держал кипу исписанных листочков икалькулятор. Верещагина быстренько приподнялась, запахивая платье.

– Галочка, – обрадовалсяпрофессор, – погляди, никак не выходит.

Кешка с Зайкой одновременно вздохнули, Манямногозначительно покрутила пальцем у виска.