Вася совершенно обалдел от такой реакции, хотя и до той порыособо шустрым не выглядел, похлопал ресницами, погладил мое плечо и задалсовершенно идиотский вопрос:

— Это кто?

— Кто? — озадачилась я и мы дружно взглянули напарня. Я подползла к нему и стянула с поверженного врага шапку, то есть несовсем стянула, для этого пришлось бы приподнять его голову, а прикасаться кнему мне не хотелось. Точнее будет сказать, я заглянула под маску и увиделапарня с «Хонды». Признаться, я даже не особо удивилась, хотя удивляться былочему: меня вознамерился убить человек, которого я трижды в своей жизни случайновстретила. Однако я уже успела записать его в злодеи и оттого толькочертыхнулась, а потом началось такое, что у меня вовсе не осталось времениразмышлять и анализировать. Сначала мы услышали шорох и я собралась заорать насей раз не дожидаясь, когда мне на шею накинут удавку, у меня теперь на всюоставшуюся жизнь стойкая реакция на все подозрительные шорохи, а шорохи все, впринципе, подозрительные; итак, я собралась орать, а Вася приподнялся, но тутже осел, а затем и рухнул вследствие того, что на голову ему обрушилсяздоровенный кулак. Кулак был не сам по себе, хотя и это в тот момент меня врядли бы удивило, он принадлежал Севрюгину, каковой и предстал моим очам лишьтолько я смогла повернуть голову. В тот же миг я отчаянно заголосила, потомучто знать не знала, что меня ожидает.

— Замолкни, — прорычал Севрюгин и здоровеннойлапищей зажал мне рот, но так как лапища была прямо-таки невероятной ширины,вместе со ртом досталось и носу, доступ воздуха прекратился и я началаотбиваться, даже попыталась укусить обидчика. — Да замолкни ты, — всердцах повторил он, но руку не опустил и сопротивления я не прекратила.

Вдруг он ни с того ни с сего повалился на меня, отяжелев иобмякнув, а я получила возможность орать, потому что руку он убрал и я непреминула этим воспользоваться. Если бы Севрюгин рухнул на меня, то непременнораздавил бы, или нанес серьезные увечья. К счастью он тюкнулся носом неподалекуот моего плеча, так что я осталась жива, хоть и чувствовала себя хуже некуда, акогда увидела Стаса, замершего надо мной с самым разнесчастным видом и спистолетом в руках, решила: все, хватит, зажмурилась и категорическиотказывалась приходить в сознание, хотя Стас сумел извлечь меня из-подСеврюгина, поднял на руки, покрывая поцелуями мое прекрасное лицо и умоляявернуться к нему, то есть вернуться душой в мое многострадальное тело.

По этой причине он совершенно обезумел и бросился в кухню,разумеется все еще со мной на руках и для начала задел косяк моей левой ногой,потом едва не досталось моей голове, но я ее вовремя втянула ее в плечи и мыблагополучно внедрились в кухню.

Стас положил меня в кресло, я только-только надумалавздохнуть с облегчением, как этот ненормальный взял да и вылил на меня стаканводы. Все-таки мужчины сумасшедшие, хоть бы подумал, как я буду выглядеть…Впрочем, ожидать от такого типа, что он будет думать… Бог знает, до чего он могбы еще дойти, оттого я поторопилась очнуться, открыла глаза и сказала:

— Немедленно дай зеркало.

Он выскочил из кухни и принялся бестолково метаться в холле,в конце концов снял со стены зеркало и приволок мне. У меня даже не было силобозвать его идиотом, хоть он того и заслуживал. Я посмотрела в зеркало… лицоиспуганное, но было в нем что-то эротичное… Несмотря на старания Стаса, тушь неподвела, выглядела образцово, потраченных на нее денег не жалко, но шея… лучшебы мне ее не видеть.

— Это ужасно, — пискнула я.

— Солнышко, — взвыл Стас и от избытка энтузиазмавыронил зеркало, оно грохнулось на пол, но не разбилось, что я поспешилаприравнять к чуду. — Ты жива, — радостно вопил он, заключая меня вобъятия.

— Как-то странно ты реагируешь, — проворчалая. — И что за жизнь с такой шеей.

— Маня, я сроду не видел ничего прекраснее.

— Ты сумасшедший, — вынесла я вердикт, но ему былона это наплевать, он бухнулся передо мной на колени, попав одной ногой взеркало, и оно под его тушей треснуло. Идиоту и то не надо объяснять, какая этоскверная примета. Меня даже в жар бросило. — Сумасшедший дом, —сказала я.

— Я тебя люблю, — заявил он в ответ. — Я этотолько что понял. Я тебя люблю и хочу жить с тобой долго и счастливо и умеретьв один день.

— Это нечестно, — вздохнула я. — Пользоватьсямоей беззащитностью… И я не планирую умирать, по крайней мере, в ближайшеевремя.

— Маня, мы умрем не скоро, главное чтобы быть вместе,потому что я совершенно не мыслю жизни без тебя. Ответь немедленно, ты менялюбишь?

— Я себя плохо чувствую. Посмотри на мою шею, мнетяжело говорить.

— Тогда кивни в знак согласия. Один твой кивок и судьбамоя решится. А если нет, я завтра уезжаю на Кавказ.

— Хорошо быть двухметровым придурком с пудовымикулаками, — порадовалась я чужому везению. — Можно вдовольнасмехаться над людьми, зная, что не получишь по физиономии.

— Это меня с перепугу разбирает, — признался Стаси уткнулся лицом в мои колени. — Маня, солнышко мое, знала бы ты как яиспугался.

— Я тоже, — кивнула я и заревела, скорее от обиды,потому что Стас хоть и валял дурака по обыкновению, но девушке всегда приятнослышать добрые слова и я почти поверила. — Ты меня не любишь, —пискнула я.

— Люблю.

— Ты болтун и бабник.

— В прошлом.

— Врешь…

В разгар полемики вдруг кто-то кашлянул, мы дружно повернулисьи увидели спутника Севрюгина Богдана Семеновича. Он стыдливо прикрылздоровенный синяк в районе правого глаза и со свойственной ему деликатностьюспросил:

— Простите, я не помешал?

— Убить бы тебя, — ответил Стас. — Она почтисказала «да».

При слове «убить» тот поперхнулся, а я рявкнула:

— Что происходит? — Вопрос поначалу относился кнеожиданному появлению адвоката, но тут я вспомнила о недавних событиях иохнула:

— Да меня же чуть не задушили.

— Точно, — согласился Стас, вскочил и кинулся вониз кухни, а Боня бросился к нему на грудь (со стороны это выглядело именнотак), бросился и завопил:

— Станислав Геннадьевич, прежде чем вы совершитенепоправимое, я хочу сделать заявление. Я и мой клиент пришли сюда с цельюоказать всяческое содействие, беспокоясь за жизнь и здоровье Марьи Анатольевны.Куда вы так спешите, молодой человек? — совсем другим тоном спросил он.