— Вызвать милицию, — ответил Стас.

— А вот торопиться не надо, — перешел Боня наласковый скулеж. — Не надо торопиться, зачем нам милиция? Мыинтеллигентные люди, неужели не сможем договориться?

— О чем? — рявкнул Стас, теряя терпение, ещеминуту и физиономию Бони украсил бы очередной синяк, но хитрец, почувствовавэто, убрал руки с груди Стаса и заговорил спокойно и по-деловому, причем оба продолжалитоптаться в кухне в опасной близости от зеркала.

— Мы появились здесь с целью предупредить МарьюАнатольевну о грозящей ей опасности. В течение нескольких дней мы не моглизастать ее дома и оттого порадовались, когда сегодня… я буду краток. Мы пришли,обнаружили входную дверь открытой, это нас насторожило, мы несколько разпозвали Марью Анатольевну и вдруг услышали крик. Разумеется, бросились напомощь. В комнате мы застали ужасающую картину: двое бандитов, один из которыхбыл в маске, напали на нашу уважаемую Марью Анатольевну, к которой мой клиентиспытывает отцовские чувства, что совершенно неудивительно, памятуя давнююдружбу с покойным родителем госпожи Смородины. Мой клиент бросился к ней напомощь, а я тем временем решил вызвать милицию, но тут появились вы. — Вэтом месте Боня коснулся рукой подбитого глаза и взглянул осуждающе. — Японимаю ваше состояние, молодой человек, любовь — святое чувство, но вы нанесливред здоровью моего клиента, он до сих пор в отключке, не усугубляйте этодополнительными неприятностями. Встреча с милицией совершенно излишня, темболее, что мой клиент действовал в интересах вашей возлюбленной. Это даже онане сможет отрицать.

— Он сказал «замолкни», — наябедничала я. — Истукнул Васю. А Вася меня спас. Не верю я вашему Севрюгину. Вы папин гробстащили.

— Что она говорит? — ахнул Боня, всплеснувруками. — Маниакальный бред, последствие пережитого стресса.

— Ничего подобного, — начала я. Тут в глубинеквартиры что-то громыхнуло, потом раздался топот и мимо с невероятной скоростьюпромчался Севрюгин, точно разъяренный бизон, хлопнула дверь и стало тихо. Боняосторожно и попятился к двери. — Стой, куда, — взвизгнула я, вскочила,угодила ногой в зеркало и заорала, Стас вместо того, чтобы броситься к Боне,бросился ко мне, в результате тот смылся. — Нет, это никогда некончится, — разглядывая свою ногу, пожаловалась я, осколком зеркала мнебыла нанесена травма, жить буду, но с порезом на лодыжке нога лучше выглядетьне стала, Стас прикладывал к ней носовой платок, пытаясь остановить кровь,целовал мне коленки и так увлекся, что когда я рявкнула:

— Да вызывай же, наконец милицию, — не сразууразумел, зачем это делать. — Так все враги разбегутся, — скорбнозаметила я.

Наконец он вспомнил, что у него в кармане сотовый ипозвонил, разговор занял довольно много времени, стражи закона все чего-тоуточняли, а Стас особым терпением не отличался. Дал отбой, с облегчениемвздохнул и заметил:

— Ну, деятели… ничего, главное, мы поймали убийцу.

— Да, — обрадовалась я, — Ритке большенезачем прятаться. Пойдем на него посмотрим, — предложила я.

— Пойдем. — И, взявшись за руки, мы пошли вРиткину комнату. Одинокий Вася сидел на полу и с немым изумлением оглядывалсяпо сторонам.

— Вася, — чувствуя, как теряю почву под ногами,позвала я, — где он?

— Кто?

— Убийца.

— Не знаю. Скажи лучше, что за гнида мне по башкедала? — С этими словами он свирепо уставился на Стаса, тот стоял, таращаглаза в пустоту, а я заревела.

— Он сбежал, — пожаловалась я. — Он был у насв руках и сбежал.

Было от чего впасть в отчаяние. Словом, когда появиласьмилиция в подтверждение своего рассказа мы могли предъявить лишь разнесчастногоВасю, шнурок, брошенный убийцей, ну и мою шею, конечно.

Шея закон не впечатлила, а Васе впопыхах надели наручники иедва не поколотили. Пришлось вступиться за него и рассказать, как геройски ондействовал. В милиции нас продержали до трех ночи. Толк от этого все же был: ясумела посеять в следователе зерно сомнения в виновности Ритки, чистосердечнорассказав о неизвестном, с которым трижды встречалась до этого. Правда ментам ясказала дважды, по настоятельной рекомендации Стаса промолчав о его связи соСлавкой (в том, что связь была, я теперь совершенно не сомневалась). Рассказмой выглядел так: впервые я встретила парня во время дождя в подъезде (адресприлагался), а затем в компании Севки. Я поведала о подозрениях в адрес этоготипа и наших попытках его обнаружить. То, что мой убийца жил под чужим именем,закон впечатлило. Я раз пять описала парня, мы составили словесный портрет,потом я пересмотрела фотографии (не меньше сотни и без всякой пользы), когдаменя отпустили я была от усталости близка к кончине .Возле дверей меня ждалСтас и выглядел не лучше. Больше всего на свете хотелось спать, о чем я изаявила, и уж чего мне точно не хотелось, так это что-то обсуждать, но Стас,несмотря на усталость, склонен был поговорить, что меня неприятно удивило.

— Ты его узнала? — спросил он, хотя мог и неспрашивать раз мы все это успели обсудить.

— Узнала, — кивнула я.

— И это точно он? Парень, которого ты видела с Севкой?

— Конечно, он.

— А Вася его видел?

— Вася? — Вопрос поставил меня в тупик. — Онбыл рядом, а видел или нет, не скажу. Надо у него спросить. И вообще, я хочуспать, — сурово заключила я, пресекая всякие попытки заставить менямыслить в столь неурочное время.

В окнах квартиры Стаса свет не горел по причине конспирации.Я подумала, может Ритка спит себе спокойно и вроде бы даже позавидовала ей, нопотом решила, что радоваться мачехе рано, убийца еще не найден. Не успели мызакрыть за собой дверь, как Ритка выглянула из комнаты и зашипела:

— Вы что, с ума сошли? Где вас носит? Смерти моейхотите?

Я глухо застонала, потому что поняла: предстоит допрос похуже,чем в милиции. Смирившись с неизбежным, я коротко, но доходчиво поведала Риткео недавних событиях. Стас, между тем, устремился на кухню и Ритка метнуласьследом. Слушая меня, приоткрыв рот и без конца повторяя «о, Господи…», онамолниеносно разогрела ужин, сервировала стол и даже машинально погладила Стасапо голове, пробормотав:

— Кушай, дорогой. — Что тот и сделал, причем саппетитом. Странный все-таки народ мужчины, у меня бы кусок в горле застрял, аСтас наворачивает за обе щеки как ни в чем не бывало и это в четыре часа утра.

— Ты умрешь от обжорства, — съязвила я, закончиврассказ. Стас страдальчески сморщился, а Ритка гневно нахмурилась.