– Допрашивать пока нельзя, – предупредил фельдшер, растрепанный парень лет тридцати в грязновато-белом халате. – В отделение повезем. Там, если что, Валентина Кирилловна выходит…

Докурив, Алтуфьев с Ревякиным присоединились к Теркину.

– Вон оттуда стрелял, с тропинки, – выпрямившись, показал техник-криминалист. – Судя по положению тела, гильза должна быть вон там, где муравейник. А пуля – может, где-то в сосне, в стволе. Если в сосне – найдем, а ежели мимо – вряд ли… Сами видите – лес.

Не повезло – не нашли ни того, ни другого. Оставалось уповать на потерпевшего… и свидетелей. Ну, мало ли кто-то что-то видел? Или, по крайней мере, выстрел слыхал…

– Да есть тут один пацан, во-он у фермы трется, любопытный, ага! – Игнат показал рукой. – Я с ним переговорил уже, но хочешь – поспрашивай еще. Эй, парень! Подойди-ка!

– Звали? – Парнишка быстренько подбежал – шустрый такой. Чуть лопоухий, со светлой челкой и круглым деревенским лицом, он был одет в старые треники и давно выцветшую, когда-то голубую майку.

– Звал, звал, – улыбнулся следователь. – Давай-ка отойдем вон на тропку. Ты у нас кто?

– Я-то? Кузякин Гена. Пятый… В шестой перешел. – Мальчишка похлопал глазами. – Но меня уже во-он тот дяденька допрашивал.

– А мы с тобой просто поговорим, – еще шире растянул губы Алтуфьев. – Конфеты «Лимончики» любишь?

– Ага. – Кивнув, Кузякин посмотрел на следователя с некоторым недоумением: при чем тут конфеты, интересно знать?

– В Возгрине, в усадьбе, когда был? – неожиданно строго поинтересовался Владимир Андреевич. – Ну?

– Да мы там ничего такого не делали… – испуганно заканючил Генка. – Картонки только взяли… крышу покрыть.

Боясь спугнуть удачу, Алтуфьев покусал губы – все же он вышел на верный путь.

– Так-так… Кто – «мы» и что за картонки?

– Я и ленинградский Мишка, он к тетке приезжает… приезжал – уехал уже, даже не попрощался, змей… А ведь книжки вместе читали – про индейцев! А картонкой мы крышу в будке покрыли… вон она, будка-то. – Парнишка показал рукой. – А только картонок там нет. Оторвал кто-то! И кому только понадобились?

– Так что за картонки? – осмотрев «будку», терпеливо переспросил Владимир Андреевич.

– Ну, такие… навроде холстины…

– Значит, холсты? Нарисовано что-нибудь было?

– Да черт-те что! Мазня какая-то… Мы и не присматривались, там, в подполе, много всякого хлама сложено…

– В подполе?

– Ну, там, в усадьбе, Мишка потайной подпол нашел. Там картина – индейцы, Мишка сказал – неправильные… А один показывает… ну, вниз – на подпол этот… Ой, дяденька… непонятно говорю, да?

– Да нет, вполне понятно. А дружок твой, говоришь, уехал?

– Ага.

– А проводи-ка, покажи, у кого жил.

Про Дылду Генка Кузякин толком не вспомнил – на эту тему Ревякин с ним говорил. Ну да, видел в городе этого парня, но так, мельком, и, как зовут, не знал. А чужих вообще в деревне не встречал, правда, и сам приезжал не так чтобы часто. Такие вот дела.

К вящей радости Алтуфьева и всех прочих, Дылда пришел в себя уже на следующее утро, а после обеда и. о. главврача Валентина Кирилловна разрешила с ним поговорить, правда недолго.

И разговор – пусть даже пока что такой вот, короткий, – неожиданно вышел весьма интересный.

Во-первых, Евсюков сразу назвал того, кто в него стрелял:

– Толик это, фамилию не знаю… Вроде бы в Доме пионеров работает…

Надо сказать, лежащий на койке раненый выглядел вполне бодрячком – лекарства подействовали, а скорее, ненависть к этому самому Толику, несостоявшемуся убийце! И ненависть эту Алтуфьев почувствовал сразу, на этом и решил сыграть.

– А этот Толик с Тамарой Марусевич шуры-муры не крутил?

– Конечно, крутил! – мстительно улыбнулся Дылда. – Они после танцев ругались – я видел!

– Так-так… А что конкретно видел?

– Да толком-то ничего. – Похоже, Евсюков все же решил быть поосторожнее. – Только потом Тамарку мертвой нашли. Весь город знает. А я… я у Толика бусы Тамаркины видел!

– Откуда знаешь, что Тамаркины?

– Ну, желтенькие такие… янтарь, я их у нее на танцах видал.

Хитрил Евсюков, недоговаривал и явно что-то скрывал…

– А что вы делали в Возгрине, в усадьбе? – Владимир Андреевич решил зайти с другого бока.

– В Возгрине? А! Так там Толик клад какой-то искал. Меня к себе в помощники нанял. Я и согласился. Ну а что, кому сейчас деньги не нужны?

– Так нашел Толик клад-то?

– Как видно, нашел. – Евсюков с ненавистью скрипнул зубами. – Раз от меня решил отделаться! Понятно, чтобы, стало быть, не делиться, не платить…

– И много обещал?

– Ну… обещал…

– А женщин из музея ты на усадьбе не видел?

– Говорю же, я там и не был! Толик меня с собой в усадьбу не брал – таился.

– А в Валуе что делали?

– Так это… Я Толика ждал, а потом он… ну, у пацанов каких-то что-то выспрашивал. Я не вникал… Потом пошли к остановке. И тут он в меня – из «вальтера»! Видать, больше не нужен стал…

– Из «вальтера»? – удивленно переспросил следователь. – А может, это «наган» был или «ТТ»?

Евсюков с презрением прищурился:

– Слушай, начальник… Я, по-твоему, совсем дурак? «Вальтер» от «нагана» не отличу? Да тут таких «вальтеров» по лесам с войны еще… Ну, видно же – ствол торчит из кожуха… Да не знаю я, что Толик искал, не видел. Говорю же, сокровища! Из-за них и… Ух, гадина! Знать бы раньше, давно бы в милицию сдал.

– Значит, «вальтера» ты у него раньше не видел?

– Да говорю же – не знал! Ой… устал я чего-то… устал…

В палату вошла Валентина, сделав знак рукой, чтобы заканчивали. За ее спиной вдруг замаячил парнишка – Коля, сынок… Любопытствуя, мальчик заглянул в дверь… и резко отпрянул. Правда, никто этого не заметил – ни следователь Алтуфьев, ни докторша… ни Дылда. Тот вообще уже закрыл глаза, давая понять, что на сегодня разговор окончен.

– Мам, я ключи забыл… – уже в коридоре произнес Коля.

– Господи! – Валентина всплеснула руками. – Вот ведь раззява! Обед на плитке – разогреешь. Там котлеты. И суп. Суп чтоб съел, я проверю!

Парнишка склонил голову:

– Мам… а я это… А дядя Игнат к нам сегодня зайдет?

– Сегодня – вряд ли, – неожиданно отозвался Алтуфьев. – Сегодня у него работы много.

* * *

Вернувшись в отделение, Алтуфьев вплотную занялся Резниковым. Разложив на столе листочки бумаги, выписал, систематизировал все, что уже знал о кружководе.

Бусы! Дылда… Тамара Марусевич? Усадьба. Холсты? «Вальтер»… Резников и Дылда… Резников и Профессор… Резников и бусы…

Заново передопрошенный несовершеннолетний Симаков Павел припомнил, что, когда он повстречал Резникова («дяденьку из Дома пионеров»), тот вроде