среди дикой природы и диких людей, на славном поприще служения науке…“[323] И под влиянием нахлынувшего чувства поэзии у Пржевальского родились строчки:

„Снова бури миновали,

Снова невредим пловец,

Снова, снова не сказали,

Что для бурь настал конец…“

Пробыв две недели в Караколе, все члены экспедиции с багажом через Верный и Омск отправились в Петербург.

В столице выдающиеся научные достижения Николая Михайловича были по заслугам оценены Императором Александром III. Высочайшим приказом от 22-го января 1886 года полковнику Пржевальскому было присвоено звание высшего офицера: генерал-майор, и в тот же день Н. М. Пржевальский в парадном генеральском мундире предстал перед Государем.

Он был назначен членом Военно-Учёного комитета Главного Штаба в числе пяти представителей от Военного Министерства[324]. По представлению Военного министра П. С. Ванновского, ему назначили добавочную пожизненная пенсия в 600 руб. ежегодно, что в сумме с прежним составило 1800 руб.

Пржевальский не был звёздной личностью и всегда помнил о своих подчинённых, кому он был обязан своей славой. Поэтому он сразу же написал на имя командования рапорт, в котором изложил своё ходатайство: „Большая часть заслуг экспедиции принадлежит не мне, a моим сподвижникам. Без их отваги, энергии и беззаветной преданности делу, конечно, никогда не могла бы осуществиться даже малая часть того, что теперь сделано за два года путешествия. Да будет же и воздаяние достойное их подвига“[325].

Рассмотрев ходатайство, Военное министерство приняло решение наградить: „Поручика Роборовского – орденом св. Владимира 2-й степени и добавочной пенсией в 200 руб. ежегодно, вольноопределяющегося П. К. Козлова – орденом Святого Владимира 4-й степени и 500 р. единовременно. Старшего урядника казачьего войска Дондока Иринчинова – орденом 3-й степени и пожизненной пенсией в 120 руб., старшего урядника Пантелея Телешова – также орденом 3-й степени и 300 руб. единовременно; всем остальным участникам экспедиции вручили ордена 3-й степени и по 200 руб. единовременно, с предоставлением права на шестимесячный отпуск для отдыха.

Шведское антропологическое и географическое общество присудило ему свою высшую награду, медаль „Вега“ под № 4[326]. Сразу же наперебой, русские и иностранные учёные учреждения спешили присудить ему свои награды.

В этом же 1886 г. Пржевальский был избран:

Почётным членом общества землеведения в Лейпциге;

Императорского Российского общества садоводства;

Императорской Германской Академии естественных и медицинских наук.

Приведём выдержку из интересного диплома, полученного Пржевальским из академии:

„Президент дворянин священной Римской империи лейб-медик и Императорский Пфальцграф Карл Герман Кноблаух приветствует благороднейшего и известнейшего мужа Н. М. ПРЖЕВАЛЬСКОГО согласно постановлению Академии 18-го июля 1886 года действительным членом академии.

Нам очень приятно, что ты, выдающийся муж, чьи познания и исследования в области естествоведения были давно уже пригнаны и оценены всеми образованными людьми, приступаешь к нашему обществу.

Свидетельствуя настоящим торжественным приветствием об избрании твоим в семью членов императорской академии,…надеюсь, что это новое избрание послужить на пользу науке, честью для нашей Академии и радостью для тех, к обществу которых ты сим причислен.

Президент Академии д-р Кноблаух“[327].

В феврале 1886 г. в col1_0О. было решено присвоить его именем одному из первостепенных географических объектов в Азии, вечно снеговой хребет – „хребет Пржевальского“.

Пребывание в столице тяготило его. „Пребываю ещё в Питере, – писал он А. М. Лушникову в Кяхту, и мучаюсь несказанно“[328]. Он спешил начать обработку накопившейся за путешествие информации.

„Года два, придётся сидеть за разработкой привезённых материалов. Насчёт истинного положения Восточного Туркестана мне приходилось говорить с сильными мира сего, но они, сколько я знаю, считают мои слова преувеличенными, другими словами – ложными. Время сделает своё дело, и истина всегда возьмёт верх над ложью и проходимством“[329]

В силу сложившихся причин Пржевальский прибыл в Слободу только 20-го марта. Первые два дня он посвятил разборке багажа, но лишь только с этим покончил, Николай Михайлович с Пантелеем Телешовым сразу же отправились в лес на охоту.

Затем он занялся посадками. Сад уже очищался от снега, семена дынь и арбузов, привезённые из Аксу, были посажены в парники и вскоре дали отличные ростки. Началось весеннее пробуждение, и Николай Михайлович почти все время проводил в саду и огороде. Любуясь природой, он сожалел только о том, что рядом не было его друзей-спутников: Роборовский в это время усиленно готовился к экзамену для поступления в академию Генерального штаба, а Козлов – в юнкерское училище.

Пржевальский очень часто писал им и сообщал о всякой мелочи относящейся к своей деревенской жизни, но в то же время советовал им терпеливо учиться, не увлекаться мечтами о деревне и даже не думать о ней, пока, не доведут до конца своего дела.

„Зубри с утра до вечера, иначе не успеешь приготовиться. Не уступай перед трудностями поступления в академию, в этом вся твоя будущность“, – писал он Роборовскому 20-го марта и тогда же советовал Козлову:

„Воображаю, как тебе бывает грустно при хорошей погоде! Но нечего делать, нужно покориться необходимости. Твоя весна ещё впереди, а для меня уже близится осень. Пожалуйста, не часто пиши, лучше учись к экзамену, после же экзамена пиши каждую неделю“.

Сам Николай Михайлович, с наступлением настоящей весны, редко бывал дома и жил почти экспедиционной жизнью: днём охотился, вечером бил щук на пруде острогою, а ночевал в лесу, подкарауливая глухарей…“Среди лесов и дебрей смоленских, – я жил жизнью экспедиционной, редко, когда даже ночевал дома – все в лесу, на охоте за рябчиками, глухарями и т. п. Вздохнул свободно и отошёл после петербургской суматохи. На днях примусь за писание»[330]

Раз в неделю ему привозили целую кучу писем с разных концов России, а также и из-за границы, и Николай Михайлович, перечитывая их, оживал душою, так как многие письма: из Кашгара, Кяхты, Верного, Зайсана, пробуждали в нём массу ностальгических воспоминаний.

15 апреля ему вручили письмо, в котором секретарь Академии Наук К. С. Веселовский просил Николая Михайловича срочно прибыть в Смоленск и сделать фото «непременно в профиль и без ретушёвки, – эта фотография очень нужна для академии, и исполнением этой просьбы вы несказанно меня порадуете и обяжете», – просил он, это для него стало загадкой.

20 мая Пржевальский получил телеграмму-вызов на заседание в «Особом комитете по обсуждению принятия мер на случай войны с Китаем». Пржевальский сразу же отправился в Петербург на совещание максимально подготовленным по этой теме.

По приезде в Петербург, Николай Михайлович узнал, что 3 мая в Академии Наук происходило общее собрание членов и на нём зачитали заявление,