смотрят на него жгучие и одновременно холодные глаза этого субъекта. — Надеюсь, мы будем друзьями.

— Как Бог даст, — уклончиво ответил Конти и белозубо улыбнулся. — А кофейка у вас, ребята, нету? А то на улице погода ужас какая, до костей продрог.

— Кофейка у нас хоть упейся, — обрадовано сообщил Лука, но Буратино зыркнул на него так, что он тут же добавил: — у меня целый карман, только смолоть нужно.

— Ну что ж, давайте завтракать и привыкать друг к другу, — предложил Конти. — Гони сюда свой кофе, я научу тебя молоть его на камнях.

И дело закипело. Признаться, этот самый Барт был ловкий парень. Он тут же развёл костёр, послал Крючка за едой, проворно смолол кофе при помощи двух больших булыжников и здорово его сварил в консервной банке. При всём при этом он остроумно шутил, знал кучу всяких прибауток и даже немного подтрунивал над пацанами. И уже вскоре казался всем своим в доску. Не прошло и часа, как этот ловкач расположил к себе и Рокко, и Крючка. Только Буратино был осторожен и внимателен. Он, конечно, хохотал над шутками Барта, восхищался его умением что-либо делать, но ни на секунду ему не доверял. Ещё и злился, видя, что его друзья без ума от нового знакомого.

После завтрака Барт спросил у ребят:

— А у вас есть какие-нибудь дела, или мы будем целыми днями отдыхать?

— Есть, — сказал Буратино, опередив и Луку, и Чеснока, которые тоже хотели что-то сказать, — но несущественные.

— А что за дела? — поинтересовался Конти. — Если не секрет, конечно.

— Не секрет, конечно, — ответил Буратино, — но вряд ли вас это заинтересует, так, ерунда всякая.

— Ладно, — сказал Барт, — тогда будем отдыхать.

— Отдыхайте, а я отлучусь ненадолго, — Буратино поднялся на ноги. — Скоро вернусь.

— Я пойду с тобой, — тоже вскочил Конти.

— Нет, благодарю вас, боюсь, что вы будете привлекать внимание, слишком модный у вас пиджак.

— Томазо попросил меня сделать всё, чтобы с ваших голов не упал ни один волос. И он будет недоволен, если с тобой что-нибудь случится, — настаивал Бартоломео.

— Ничего со мной не случится, — ответил Буратино, — тем более что и Рокко нуждается в охране не меньше моего.

— Ну, у Рокко есть обрез, — возразил Конти, — он может за себя постоять.

— Я возьму обрез с собой. Надеюсь, что тоже могу за себя постоять.

— Ну что ж, — вздохнул Барт, — мне будет не в чем себя упрекнуть, если что-нибудь случится.

И Буратино почувствовал в его голосе нотки раздражения, но не стал придавать этому значения. Он взял у Рокко обрез, а заодно и куртку и пошёл по делам. Пошёл, а сам думал: «Навязчивый он какой-то, этот Конти. Уж больно рьяно он относится к своим обязанностям. Да и про кофе почему-то спрашивает. Неужто и слух уже по городу пошёл? Надо быть с ним поосторожнее, он человек опасный, хитрый. Да и глупо было бы думать, что Томазо Рыбак пришлёт какого-нибудь олуха». Так размышлял наш герой, пока не добрался до нужного ему места.

Синьор ювелир Вайман уже попил кофе, но ещё зевал, когда шёл открывать дверь своей лавочки. Утро, по его мнению, было таким, от которого ничего хорошего ожидать не приходится. И у синьора Ваймана был большой соблазн поваляться в тёплой постели, но людей его профессии отличает необыкновенная преданность своему делу. И, несмотря на все ужасы погоды, синьор ювелир шёл, скрипя своим ревматизмом, открывать дверь магазина. Если бы он знал, кто ожидает его за дверью, скорее всего, синьор Вайман наплевал бы на преданность своему делу. Но он не знал.

Ювелир уже отпер дверь, когда через стекло увидел улыбающуюся носатую физиономию. Он хотел было захлопнуть дверь и повернуть ключ, чтобы избежать встречи, но было поздно, ловкий посетитель успел вставить башмак в проём двери, а затем в образовавшуюся щель влез целиком.

— Здравствуйте, — широко, как старому приятелю, улыбнулся Пиноккио, — рад вас видеть. Вижу, вы тоже рады. Шалом, вам, так сказать, алейхом.

— Шалом-шалом, — поджав губы от неудовольствия, сказал ювелир. — Я с самого утра думал о неприятностях. А что ещё можно ждать в такое мерзкое утро. А неприятности, они нас как будто слышат, я только о них подумал, и вот передо мной уже ваши легендарные штаны.

— А вы всё тот же, — сказал Буратино, запирая дверь на ключ и приговаривая при этом: — Чтобы нас не тревожили.

— А что это вы распоряжаетесь? — как-то вяло возмутился ювелир.

— У нас будет важный разговор, я не хочу, чтобы нам мешали.

— Я прошу вас, давайте встретимся завтра, у меня сегодня ревматизм, — чуть не захныкал синьор Вайман, — я не в форме. И вообще, я не люблю неприятности.

— Можно подумать, я люблю, — сказал Буратино. — И о каких неприятностях вы говорите, у нас с вами будет хороший бизнес.

— Я так и знал, как я всё это не люблю.

— Что вы причитаете, что вы не любите? Вы даже не знаете, о чём речь.

— Я не люблю хороший бизнес с вами, — сказал ювелир, — потому что я не люблю полицию.

— А деньги любите? — спросил Пиноккио.

— Да, — признался владелец лавки, — люблю, а вы что, дадите мне денег? Нет, не дадите, хотя они у вас, конечно, водятся. А знаете, почему не дадите?

— Почему же? — поинтересовался Пиноккио.

— Потому, что за шестьдесят три года моей жизни никто не единого раза не предложил мне денег, ни разу никто не сказал: «Синьор Вайман, возьмите денег сколько хотите».

— А вы бы взяли? — поинтересовался Пиноккио.

— Взял бы я деньги? Конечно, взял бы, потому, что если бы не взял я, их взял бы какой-нибудь дурак. И вообще, мне такие вопросы смешны. Я бы посмеялся, но боюсь ревматизм прострелит.

— А я бы, наверное, не взял, — заявил Буратино. — Это было бы скучно, неинтересно.

— Скучно? — удивился ювелир и подумал: «Куда этот носатый шкет клонит?». А вслух сказал: — Может быть, это и скучно, но очень полезно для здоровья. И уж, наверняка, приличная сумма капитала избавила бы меня от общения