— Нет, ты — свинский осёл, — хрипел околоточный.

Они лупили, толкали и пихали друг друга, не замечая вокруг ничего, а полицейские, наблюдавшие картину сражения, от души веселились. И никто: ни сражающиеся, ни наблюдатели, не обратили внимание на то, что битва титанов сместилась от контейнера к краю пирса и продолжается в непосредственной близости от воды. Разумеется, вскоре настал момент, когда один из бойцов повис над водой. Это был журналист. Он повис, пытаясь удерживать равновесие и хватая Стакани за мундир. Но тот был беспощаден:

— Сам ты свинский осёл, — произнёс его благородие, отрывая руки журналиста от своего мундира.

— А-а-а, — заорал Понто, замахал руками, и в самый последний момент успел уцепиться за рукав полицейского. Тот был уже не в силах удержать ни себя, ни журналиста. И они оба, замахав руками, как птицы, полетели в воду.

— Ловите их, а то утопнут! — крикнул ефрейтор Брассели и сам кинулся спасать бойцов.

А спасение бойцов сильно осложнялось тем, что и в воде они сохраняли боевой дух и продолжали биться. Тут, на море, журналист получил некоторое преимущество над бывшим кавалеристом, так как всем известно, что они плохо плавают. И, чувствуя это, Понто начал наносить удары противнику по голове.

— Вот тебе, свинский осёл, вот тебе.

На что Стакани только и мог ответить:

— А-а, утопаю, а-а.

При этом он бестолково лупил руками по воде до тех пор, пока спасателям не удалось вытащить их обоих из воды и положить конец сражению, в котором победитель так и остался не определён.

Один из расторопных полицейских даже выловил шляпу журналиста Понто, геройски намочив рукав до самого локтя. Он водрузил шляпу на голову дрожащего от холода представителя прессы с вежливой фразой:

— Вот ваша шляпа, синьор журналист.

Тот тут же стянул её с головы, критически осмотрел головной убор и, отшвырнув его в сторону, заявил:

— Это не моя шляпа.

Понто огляделся по сторонам и увидел свою. Его шляпа была беспощадно втоптана в грязь в пылу сражения. Он подошёл к ней, двумя пальцами поднял её и удовлетворённо произнёс:

— А вот эта — моя.

Взяв её под мышку, журналист двинулся домой, ожидая хорошей трёпки за такое состояние головного убора, а также драного рукава и отсутствие нескольких пуговиц.

— Прикажете задержать? — спросил ефрейтор Брассели у околоточного.

— Да ну его, — устало сказал тот, — пусть катится.

Сам синьор Стакани после купания протрезвел окончательно. И от этого ему стало грустно. А вам бы не стало? Всё тело ломит от побоев, вы весь мокрый, дома вас ожидает очень неприятный разговор с женой, а начальство ставит вашу карьеру под сомнение. Вздохнул Стакани и побрёл к бричке. И тут его внимание привлекли два полицейских, оба они стояли и с интересом рассматривали шляпу, от которой отказался журналист.

— А я, кажется, эту шляпу знаю, — произнёс один из них.

— Ну да? И чья же она? — спросил другой.

— Судя по характерному надрыву, эта шляпа принадлежит забулдыге Фальконе.

— Этому пьянице?

— Да.

— Верно, — вспомнил второй, — кажется, его.

— А ну-ка, дайте мне её, — приказал околоточный заинтересованно.

Полицейские послушно исполнили приказание.

— Так-так, — задумчиво продолжал Стакани, вертя в руках старую шляпу с рваным полем. — Эту версию надо проверить.

— Какую версию? — полюбопытствовал подчинённый.

— Молчи, дурень, мешаешь думать, — отмахнулся околоточный. Пару секунд подумав, он продолжил: — А кому, ты говоришь, принадлежит эта шляпа?

— Не могу сказать наверняка, но, по-моему, это шляпа Джузеппе Фальконе.

— А кто он по профессии?

— А профессия у него самая простая, он забулдыга, — сказал ефрейтор Брассели.

Околоточный энергично прыгнул в бричку, и в его глазах появился огонь надежды.

— Домой гони, — приказал он полицейскому, сидевшему на козлах, а ефрейтору: — Готовьтесь, через час буду в околотке, поедем брать Фальконе.

* * *

Море было тихим, небо низким, туман густым, а утро холодным. Мальчишки спали в сарае, укрывшись старыми одеялами и укутавшись в солому. Они страшно устали за эту ночь, плаванье на лодках и таскание мешков не даётся легко. Поэтому пацаны спали крепко и не слышали, как дверь сарайчика приоткрылась и в помещение вошёл модно одетый широкоплечий и высокий мужчина лет тридцати. На нём был дорогой пиджак в полоску и модная соломенная шляпа. Мужчина остановился на пороге, привыкая к полумраку и разглядывая спящих ребят. Разглядев их как следует, он подошёл к Буратино и тихонько тронул его за ногу.

— Что? — сразу проснулся Пиноккио. — Что надо, ты кто такой?

— А ну, отвали, гад! — тут же крикнул проснувшийся Чеснок и звонко щёлкнул взведённым курком. — Встал, быстро! Отошёл к стене!

Мужчина послушно поднялся во весь рост и послушно отошёл к стене. Облокотившись на стену, он закурил папиросу и, улыбнувшись, произнёс:

— Тихо-тихо, Рокко Чеснок, не застрели друга.

Рокко вскочил на ноги и, держа незнакомца на прицеле, сказал:

— «Друг», а ну-ка расстегни-ка пиджачок. И без фокусов.

Мужчина послушно расстегнул пиджак, и пацаны увидели за поясом у него нож.

— Лука, — произнёс Чеснок, — забери у него швайку.

— Ладно, хватит, — сказал незнакомец, опуская руки и застёгивая пиджак. — Я от Томазо. Меня зовут Бартоломео Конти, для друзей просто Барт.

— Красивое имя, — неотрывно глядя на Барта, произнёс Пиноккио.

— А я о тебе слышал, Конти, — сказал Рокко, пряча обрез под куртку.

— Я о вас тоже, ребятки, особенно в последнее время, — Барт усмехнулся.

— А почему вас так интересно зовут? — спросил Пиноккио. — У нас здесь таких имён нету.

— Я долгое время жил в Нью-Йорке, там меня звали именно так, привык.

— Понятно, синьор Бартоломео. Позвольте полюбопытствовать, что заставило вас оттуда уехать?

— Неприятности по службе, — ответил Барт и криво усмехнулся. — И вообще, давай-ка закончим этот допрос, парень. Я здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы, а для того, чтобы за вами присмотреть.

— Присмотреть? — спросил Пиноккио, чувствуя, что этот Барт нравится ему всё меньше и меньше.

— Я не так выразился, — тут же поправил тот. — Я имел в виду помочь вам, пока у вас трудные времена.

— А-а, понятно, — сказал Буратино и ощутил, как пронзительно