class="p1">– После всего, через что мы прошли, я должна была спросить. Нас с тобой что-то связывает. Прояви честность. Ты знаешь, что связывает, однако продолжаешь это отрицать.

– Я ни слова не сказал.

– А разве нужны слова?

– Я тебя не понимаю.

– Прекрасно понимаешь. Ты держишь меня на расстоянии. Чего ты боишься?

– Совсем недавно мы оба могли погибнуть, – сердито напомнил ей Джек. – Вот этого я и боюсь.

– Неправда. Смерти ты не боишься. Не лукавь. А вот жизни ты боишься.

Джек молча отодвинулся от нее. Обстановка в хижине стала напряженной.

– Флоранс, давай оставим эту тему, – помолчав, предложил он.

– Джек, чего ты избегаешь?

– Ты даже не представляешь! – фыркнул он.

– Так расскажи! – повысила голос Флоранс.

Он шумно и резко вдохнул:

– Хорошо. Ты права. Я не боялся погибнуть. Я боялся, что погибнешь ты.

– Я?

– Я несу за тебя ответственность, – глухо произнес он.

«Вот оно что, – подумала Флоранс. – Вот оно что».

– Ты до сих пор носишь в себе столько боли, – сказала она больше себе, чем ему.

Джек молчал, а когда заговорил, его голос звучал глухо и хрипло:

– Я не уберег моего малыша. Я ничем не помог тебе, когда те головорезы из Северо-Африканской бригады ворвались в ваш дом и изнасиловали тебя.

В голосе Джека было столько душевной боли. Флоранс хотелось что-то сказать в утешение, но она промолчала, чувствуя, что Джек расскажет ей все.

– Потеря ребенка… это не поддается описанию… – Он осекся, а затем дрожащим голосом добавил: – Это была моя обязанность… а я не смог его уберечь.

У Флоранс сжалось сердце. Она порывалась обнять Джека, но он продолжал говорить, и она просто слушала.

– Я не могу себе позволить любить. Неужели ты не понимаешь? Я не заслуживал ребенка, которого потерял. Когда Чарли не стало, я достиг конечной точки. Такого горя я больше не выдержу.

– Джек…

Он всхлипнул и вдруг зарыдал. Громко, судорожно. Флоранс не пыталась его остановить, чувствуя, что и ее глаза наполняются слезами. Оплакивал ли он когда-нибудь свою утрату? Флоранс сомневалась. Мужчины, подобные Джеку, редко плачут.

Она гладила его по спине. Через какое-то время, все еще всхлипывая, он провел рукой по мокрым щекам:

– Прости. – (Флоранс потянулась к его руке.) – Однажды Элен спросила меня, хочу ли я иметь семью.

– И что ты ответил?

– Я хотел рассказать ей правду, но Франция стала местом, куда я сбежал от своего горя. Вести подобные разговоры, находясь там… это было невозможно. Я ответил, что пока не могу думать об этом.

– Но ты сказал правду.

– Да. Однако у меня возникло ощущение, что я обделил твою сестру вниманием.

– Ты можешь шагнуть дальше.

Джек покачал головой.

– Флоранс, я не знаю как, – почти шепотом признался он.

– Моя трагедия несравнима с твоей, но после изнасилования я поняла, что невыносимая боль может пройти, не вызвав разрушений. Ты понемногу впускаешь ее, ощущаешь, и она проходит.

– Серьезно?

– Да. Так ты учишься жить заново. В самой гуще страдания вдруг наступают мгновения покоя. Это кажется невозможным, но происходит. Мгновения покоя, которые постепенно становятся все более длительными. Но если ты всю жизнь будешь подавлять боль, она тебя разрушит.

– Флоранс, ты ведь знаешь, что я тебя люблю.

– Да… знаю. И еще знаю, что ты стараешься заглушить в себе любовь.

– Ты мне поможешь?

Флоранс заморгала, готовая сама расплакаться:

– Конечно помогу. Обязательно помогу. Ступить за черту можешь только ты, но тебе не обязательно делать это одному. Я буду рядом. Я всегда буду рядом.

Он кивнул.

– И ты знаешь, что все преходяще; все, каким бы ценным и любимым это ни было. Мы живем с этим знанием. Это и есть жизнь. Но нам хватает смелости любить, зная, что однажды эта любовь разобьет наши сердца.

Джек поцеловал ее. По-настоящему. Нетерпеливо. Страстно.

Глава 35

РИВА

Мальта, 1930 год

Спас Риву не кто иной, как Аддисон. Это он поставил ее на ноги, после того как она более или менее оправилась от потери ребенка и окончательно поняла, что Бобби к ней не вернется… С того поворотного дня, когда она порвала записку Бобби, прошло несколько недель. Аддисон постучался к ней и попросил пойти с ним, не сообщив куда.

Все это время Рива слушала радио, где основными темами оставались прошлогодний финансовый обвал на Уолл-стрит и разворачивающаяся мировая экономическая депрессия. Безработные исчислялись миллионами. Люди голодали и озлоблялись. Немцы все активнее поддерживали нацистскую партию, обещавшую вернуть стране былое величие. Мир становился все более шатким, но Риву это не заботило. Она предпочитала слушать о том, что происходит далеко от Мальты, нежели встречаться с реальным миром, начинавшимся за входной дверью.

Без особого желания она покинула апартаменты, последовала за Аддисоном по коридору, а затем спустилась по лестнице.

– Куда мы идем? – спросила Рива.

Он обернулся, и она увидела его сверкающие глаза.

– Потерпи. Скоро увидишь.

– Но вы же знаете, что я совсем не хочу покидать ваш дом.

Аддисон засмеялся:

– Этого не потребуется. Обещаю.

Они спустились на первый этаж и подошли к неприметной двери напротив лестницы. Аддисон открыл дверь. Рива и подумать не могла, что на самом деле он открыл ей дверь в иное будущее. Поначалу она решила, что ему зачем-то понадобилось зайти в хозяйственное помещение. Однако за дверью оказался узкий темный коридор.

– Аддисон, скажите правду. Вы решили заточить меня в темницу и оставить там седеть и стареть?

Он снова засмеялся и, не говоря ни слова, дошел до конца коридора, где открыл еще одну дверь. Рива прищурилась от яркого солнца.

– Идем дальше, – сказал он, выходя из коридора.

Когда глаза привыкли к свету, Рива увидела потрясающе красивый внутренний сад. Посередине негромко журчал фонтан. Его окружали цветы в больших синих эмалированных горшках. По стенам карабкались розы. В противоположной стене виднелся арочный проход, построенный в арабском стиле и ведущий в подобие ниши.

– Это мой марокканский сад, – пояснил Аддисон. – Мы с женой проводили медовый месяц в Марракеше. Ей понравились тамошние сады, и я пообещал ей сделать такой же у нас дома.

– Вашей жене он нравился?

Аддисон покачал головой:

– Филомена умерла раньше, чем у меня дошли руки до устройства сада. Всегда находились какие-то более спешные дела, а потом… потом уже было поздно.

Цвета плиток пола по яркости напоминали самоцветы: синие, белые, охристые и бирюзовые. Плитки окружали чашу фонтана и поднимались до половины высоты стен. Узор из других плиток – терракотовых – тянулся по границам двух прямоугольных участков, где росли апельсиновые деревья. Красота этого уголка подняла Риве настроение. Арку