Королевское Высочество Кром Хлуангвонгсе, Его Светлость первого министра Чао Пхья Кралахома и других сановников. Он торжественно вверил их заботам своего старшего сына Чаофа Чулалонгкорна и свое королевство, а также изъявил свою последнюю волю: выразил надежду, что Сенабоди, выбирая его преемника, отдаст свои голоса за того, кто примирит все стороны, ибо тогда страна будет избавлена от вражды и распрей. Затем он сказал, что завершает свой жизненный путь, и заклинал их не предаваться отчаянию и не удивляться тому, что он их так внезапно покидает: «Эта неизбежность ждет каждое существо, что приходит в этот мир». Затем он обратил взор на маленький образ своего обожаемого Учителя и, казалось, на время погрузился в мрачные раздумья.

– Такова жизнь! – И это были последние слова самого выдающегося короля-буддиста. Он умер как философ, спокойно рассуждая о смерти и ее неизбежности. В это последнее мгновение рядом с ним находился только его приемный сын Пхья Бурут. Король поднял перед лицом сложенные ладони в привычном жесте благочестия, затем вдруг голова его запрокинулась, и он скончался.

Той же ночью Сенабоди без лишних споров и раздоров избрал преемником Маха Монгкута его старшего сына Сомдеч Чаофа Чулалонгкорна; а принц Джон Вашингтон, старший сын покойного Второго короля, унаследовал трон своего отца под именем Кром Пхра Раджа Бовавн Схатхан Монгкун. Титул нынешнего Верховного короля (моего ученика – доброго человека с задатками многообещающего ученого) – Прабат Пхра Парамендр Маха Чулалонгкорн Кате Клао Чао-ю-Хуа.

* * *

Прошел примерно год после моего первого – неприятного – разговора с Маха Монгкутом. Я постоянно исполняла две должности – учителя и секретаря. Как-то раз, редактируя письмо Его Величества графу Кларендону, я поняла, что любая попытка внести частичные поправки придаст еще больше двусмысленности его словам и испортит яркую оригинальность королевского стиля. Посему я принялась слово в слово переписывать письмо, лишь иногда осмеливаясь чуть-чуть подкорректировать то или иное выражение, как, например, во фразе: «Спешу с намеренным удовольствием ответить на доброжелательное письмо Вашего Сиятельства» и т. д. Пока я распутывала витиеватые головоломки английских экзерсисов короля, личный секретарь Его Величества сидел в расслабленной позе в самом солнечном углу комнаты и, вытянув ноги, клюя носом, наслаждался покоем. Несчастный Пхра-Алак! Я всегда видела его только сонным, ибо ему не давали высыпаться. В работе Его Величество имел свои причуды: работал, когда имел такое желание, имел обыкновение работать тогда, когда нормальные люди спят, а когда его ждали письма, документы, депеши, гонцы и почтовые суда, он спал. Нередко рабыни с шумом будили нас среди ночи и тащили в Зал аудиенций, и, когда мы, перепуганные, запыхавшись, прибегали туда, думая, что Его Величество находится на последнем издыхании, выяснялось, что король попросту не мог отыскать в словаре Уэбстера слово – плод своего богатого воображения; или пытался судорожно подобрать классический термин для какого-нибудь пустяка, который он собирался выписать из Лондона, а я этого термина, конечно же, не знала.

До моего приезда в Бангкок король обычно по ночам посылал за кем-нибудь из миссионеров, которого выманивали из постели обманом или силой и на лодке доставляли во дворец (а плыть до него приходилось несколько миль). Видите ли, ему не терпелось выяснить, какое слово элегантнее звучит – «мрачный» или «темный», «завуалированный» или «неясный». И если бедняга миссионер осмеливался отдать предпочтение менее цветистой форме выражения, в ответ от короля он слышал что-нибудь насмешливое, высокомерное, а то и оскорбительное, после чего его отправляли восвояси, даже не извинившись за то, что столь бесцеремонно нарушили его покой.

Как-то ночью, в первом часу, собираясь отойти ко сну, подобно самому обычному человеку, король раздумывал, как наиболее точно передать по-английски значение сиамского слова «пхи», которое имеет множество толкований [150]. Наверно, с час ломал он голову, словно одержимый тем самым дьяволом, но, так ничего и не надумав, отправил одну из своих менее торжественных барж за британским консулом. Английский чиновник, воодушевленный и встревоженный столь внезапным вызовом, быстро оделся и поспешил во дворец. В дороге он перебирал все возможные причины, побудившие короля послать за ним. Это могли быть вопросы политики или дипломатии, революция или вторжение. К его великой досаде и к не меньшему изумлению, короля он застал в домашнем платье, с сиамско-английским словарем в руке. Тот мучился сомнениями, решая, на каком из двух синонимов остановить свой выбор: «дьявол» или «бес». Его Величество со всей серьезностью изложил консулу суть своих затруднений, и тот, злясь про себя на «поразительную», как он выразился, «абсурдность» ситуации, в которой он оказался, любезно помог королю разрешить его дилемму и, настроившись на философский лад, удалился в свою резиденцию.

Посему неудивительно, что Пхра-Алак испытывал благодарность, если ему выпадала привилегия подремать пару часов в уютном солнечном уголке.

– Мам-кха [151], – сонно пробормотал он, – надеюсь, что в другой жизни я буду свободным человеком.

– Искренне на то надеюсь, Пхра-Алак, – отозвалась я. – Бог даст, ты станешь англичанином или американцем, ибо тогда ты уж точно будешь независимым.

Невозможно было не жалеть этого несчастного старика, вечно согбенного, привязанного к своей работе и абсолютно бесправного! Мало того, что его вызывали в любое время дня и ночи, так ему еще приходилось терпеть угрозы. Его могли в любую минуту заковать в кандалы, дать пинка под зад или ударить по голове [152], выбранить самыми страшными словами и оскорбить, а в следующее мгновение сделать фаворитом, наперсником, близким другом – как то заблагорассудится Его Величеству.

Бедняга Пхра-Алак! Обычно он смиренно сносил свои большие и маленькие беды, но бывало, что его кротость не выдерживала испытания на прочность, и тогда его слабая угнетенная натура восставала. Он кидался в свой маленький уютный домик, стоявший примерно в сорока ярдах от Большого дворца, и там находил короткое отдохновение в обществе своей молодой супруги, на которой он недавно женился. Король, проснувшись, посылал за ним, а он либо сказывался больным, либо прятался под ворохом покрывал, заставляя миссис Пхра-Алак докладывать, что его нет дома. Этот примитивный трюк он практиковал так часто, что его банальность приводила короля в ярость, и он неизменно велел своим людям схватить трепещущую сообщницу секретаря и бросить ее в жуткую темницу, где несчастную женщину держали в заложницах до тех пор, пока муж не являлся к королю. В сумерках бедняга подходил к воротам дворца и, раскаявшийся, перепуганный, падал ниц. Потом Его Величество (он имел своих шпионов в каждом уголке города и был прекрасно осведомлен, чем были вызваны «болезнь» или отсутствие секретаря), совершая прогулку, замечал на пороге