Их дом стоял на самом краю деревни, на отшибе, узкаяскрипучая калитка в изгороди выводила прямо в лес.

— Ну всё, хорош, пришли. — Бабушка сняла с головыплаток, ловко повязала на стволе берёзки и, крепко взяв Оксю за руку, отвела всторонку. — Давай, девонька, учись стрелять. Не бойся, не жмурь глаза.Целься прямо в платок!

Показала, как правильно брать ружьё, взвела курки иприказала неожиданно твёрдо и громко:

— Стреляй!

Бах!..

Окся выстрелила, приклад больно ударил её в плечо, деревцевздрогнуло, платок разлетелся рваными лоскутками.

— Представление начинается! — голосом ярмарочногозазывалы воскликнула бабушка. Собрала клочья платка и, напустив на себянепонятный, загадочный и таинственный вид, убрала в карман. Потом триждыпрошептала: — Фокус-покус…

Поводила над карманам руками — и с улыбкой вытащиласовершенно целый платок. Один в один как тот, расстрелянный на берёзе.

— Ой, бабуля, — взвизгнула Окся и даже забыла проболь в ушибленном плече. — Фокус-покус! Фокус-покус! Фокус-покус! Ура,ура!

Она так и дрожала от невольного испуга и возбуждения. Небосьне каждый день случается видеть настоящие фокусы-покусы.

— Ну, выстрелить ты, похоже, сумеешь, — сноваулыбнулась бабуля, перезарядила ружьё и повела Оксю к баньке, находившейсянеподалеку. — Будет тебе сейчас, девонька, ещё один фокус-покус, может,самый главный во всей твоей жизни… Бери ружьё, заходи в предбанник и смотри вдальний угол. Как только появится что, сразу стреляй, поняла?

— Поняла, бабуль, поняла.

Окся взяла берданку, медленно вошла и, вся дрожа,прицелилась в угол. Она чувствовала себя как на арене цирка. Играет музыка,горят прожектора…

Неожиданно в углу замелькали золотые искорки, полыхнулорадужное разноцветье и появилась человеческая фигура. Перед Оксей стоялаженщина неописуемой красоты. Вся как бы лучащаяся изнутри светом доброты,понимания и любви…

— Ой, красивая какая, — Окся опустила берданку,замерла, прошептала истово, с благоговением: — Я тебя тоже люблю…

И вздрогнула от резкого стука двери — в баню фурией влетелабабушка.

— Дура, ты почему не стреляла?

На лице старухи читался не гнев — куда хуже: глубокое иокончательное разочарование.

— Что? — в недоумении посмотрела на неё Окся.Хлопнула глазами и снова взглянула в угол. Там уже никого не было.

— Я говорю, не стреляла почему? — Бабушка забралау неё ружьё, вздохнула прерывисто и тяжело. — Эх ты… дура.

— Бабуленька, ну как же в неё стрелять, —зашмыгала носом Окся. — Она такая красивая. И ещё такая добрая…

Губы у неё дрожали, на шее часто билась жилка, она былаготова расплакаться. Ей было и перед бабушкой стыдно, и до слёз жалко добруюкрасавицу, в которую надо было стрелять. Нет бы показался в углу кто другой…гадкий и страшный… Уж ему она не спустила бы!

— Добрая! Красивая! Тьфу… — Бабушка безнадёжноплюнула, взяла Оксю за руку и повела домой. — И-и, да толку-то от неё…Намаешься ты с ней, ох, намаешься… А я ведь тебе дело в руки давала, дело.Только теперь всё, поезд ушёл…

Много позже Варенцова узнала, что для обретения «чёрногознания», которое, видимо, собиралась преподать ей бабушка, нужно было «насмертьубить Бога в себе», а Он каждому является по-разному. Ей вот, например, —в образе бесконечно прекрасной и доброй женщины. Уж верно, тому, кто сумел бывыстрелить в подобное существо, все бесовские науки оказались бы нипочём…

И сейчас, сидя рядом с почти бездыханным Олегом, Оксанажалела, что не продала тогда дьяволу душу. Уж он бы точно помог… За известнуюплату…

Но, как сказала бабуля, поезд ушёл. И билет на него взять неполучится. Даже такой — в одну сторону.

А Краев тем временем, пребывая где-то невообразимо далеко,не думал ни о Боге, ни о чёрте, ни о реке времен.

Он играл.

Странная была это игра, ни на что не похожая. Этакий гибридтаврелей, сянцы, сеги и ледниковых шахмат.[127] Да ещё итрёхмерный, не ограниченный плоскостью доски, — фигуры двигались поячейкам насквозь просвечивающего куба. В основном куб был бесцветен, новременами начинал пульсировать радужными цветами, и тогда приходилось ходитьвслепую, по памяти, что, впрочем, особого значения не имело, ибо правила игрынепредсказуемо изменялись.

Красный «адъютант ши»[128] превращалсявдруг в белого слона, черный конь «ма»[129] - становилсязолотым «генералом»,[130] а всесильный «ферзеконь хельги»неожиданно оказывался пешкой. Поди-ка разберись без пол-литра!

И всё равно Краев не опускал рук, он играл и играл, причёмход от хода всё лучше. Может, потому, что даже не пробовал уповать на логику ирасчёт. Его вела вера в удачу, помноженная на интуицию. Плевать, что правил, посути, нет и играешь хрен знает с кем. Где наша не пропадала! Вперёд, тольковперёд!..

Кстати сказать, партнёр Краеву попался не менее странный,нежели сама эта игра, — невидимый, молчаливый, двигающий фигуры безфизической помощи рук. При этом он ещё и норовил заглянуть Краеву в душу,что-то почувствовать, понять…

«И чёрта ли ему там, — ощущая незримые щупальца, думалОлег. — Нет бы лучше сказал, какие ставки в игре…»

А дело между тем шло по нарастающей. Сражались фигуры,пульсировали цвета… Пока наконец в аквариуме куба не остались два короля.

Ничья!

Громкий, похожий на звук землетрясения голос так ивозвестил:

— НИЧЬЯ!

Он был настолько силён, что Краев вздрогнул, крепкозакрыл глаза и куда-то полетел. Он проваливался вниз, стремительно вниз,быстрее скорости света…