Вздохнула тяжело и очень искренне — так сыграть не смогла быдаже она.

— Да что извиняться-то… — Песцов кашлянул иволевым порядком повернул тему разговора. — Ну а Оксана эта из автобусатебе как? И чего ей здесь?

Уж чего-чего он только ни повидал, но солярочная духотасалона и красивая женщина, дерущаяся, как Ван Дамм, только не в кино, авзаправду, — такое быстро не позабудешь.

— Я же говорю, дурак ты, Сёма, — неожиданновспылила Бьянка. — И не по арканам — по жизни! Чего, чего… Амур у них сКраевым, вот чего. До гроба причём. Два сапога пара… — И добавила, словноэто должно было разом всё прояснить: — Она ведь полукровка.

Видимо, на физиономии Песцова отпечаталось полноенедоумение, и Бьянка начала втолковывать, точно малому ребенку:

— Да не в пятом пункте тут дело. Она, чтобы ты знал,дама с природным бонусом, только нераскрытым. Раскроет — мало непокажется… — И в свою очередь перескочила совсем на другое: — Слушай, аможет, ну его совсем, этот обед? Лучше я тушёнку из баночки холодную поем,только чтобы рожу Гретхен не видеть…

— Гретхен? — вяло удивился Песцов. — Онаразве не Эльза?

Вообще-то ему было глубоко наплевать, Гретхен, Эльза, Магдаили кто там ещё. Он думал о Краеве.

— Да у неё каких имён только не было, —отмахнулась Бьянка. — Суть в том, что стерва она ещё та. Пробу ставитьнегде… Ну так что, как насчет тушёнки-то? Можно, кстати, и разогреть…

— Что-то, Мгиви, не пойму я тебя. — МатвейИосифович закурил, описал круг по просторной палатке и остановился против Мгиви— тот, развалившись в удобном складном кресле, изучал свежий «Плейбой». —Ну неужели, так-растак, действительно ничего сделать нельзя? А, экстрасенс взаконе?

«Куда ни плюнь, в кудесника или оккультиста попадёшь, а какхорошего человека вылечить — дулю…»

— Ты, Мотя, действительно не догоняешь. — Мгивитяжело вздохнул и с сожалением оторвал глаза от стройных бёдер «миссфевраль». — В натуре. У человека было три коррекции. Понимаешь ты, что этозначит? — Он вскочил и тоже прошёлся, только в другую сторону. — Трираза была переиначена его Судьба. Три раза переписаны Страницы Жизни. Три разаперевязаны узлы на Нити Бытия… Что будет теперь с этим Олегом, знают толькоТам. — Мгиви ткнул пальцем в матерчатый потолок. — Может, всё будетхорошо, а может, хуже некуда. Мой дед, прежде чем стать Главным Колдуном, чутьне умер — потерял все зубы, ногти и волосы. Про память я уже и не говорю… Затотеперь — баобаб! Слон, буйвол, леопард… Плюнет на темечко, и уши отвалятся!

— И уши отвалятся? — Фраерман хмыкнул было, носразу сделался серьёзен. — Три коррекции, говоришь?

В его устах это прозвучало как «три ходки».

— Знаешь, Мотя, — негр снова вздохнул, — унас говорят так: если засохло бутылочное дерево, ищите женщину. Если макакаупала с ветки, ищите двух женщин. Если мамба ужалила себя в хвост, ищите трёхженщин. Так что и здесь не без них…

— Да кстати, о бабах, — поднял палецФраерман. — Ты гэбистку эту, Оксану, видел? Ну и как она тебе? Чтоскажешь?

«Всё зло от баб, — говорил его вид. — Только кудаже без них?..»

— Ну, во-первых, она уже не в гэбэ. — Мгиви сновауселся в кресло, развернул журнал. — Во-вторых, все её матери были ГлавныеКолдуньи. А в-третьих, в ухе у неё Оберег Хранителей. Так что я бы от неёдержался подальше… — И он мечтательно щелкнул пальцем по нежной ляжке«мисс февраль». — Вот бы с кем… посидеть в одиночке…

Волоокая мисс была темнокожей.

— Значит, коррекции, хранители, обереги, колдуны… аКраев пусть загибается. — Фраерман с чувством выругался и глянул набудильник. — Ладно, проехали. Пошли жрать, а то дорогие гости с голодупомирают. Смокинг можешь не надевать…

— Мне эти твои фашисты… — оскалился Мгиви. —Их счастье, что они приехали к тебе. С ними не за одним столом сидеть, ихрезать надо. Строгать на куски!

Всё же иногда чувствовалось, что вырос он в джунглях.

— За что ты их так? — удивился Фраерман. —Они что тебе, в щи насрали? Так там каша будет. От Ерофеевны. С нутряным салом…

— Да при чём здесь каша? — возмутился негр. —Помнишь страшное заклятие, которое висело на мне двадцать лет? Так вот, чёртовыфашисты приехали забрать то, что принадлежит мне. Выстраданное, заслуженное,моё по праву. По праву знания, воли и крови!

Последние слова он произнёс с ненаигранным пафосом, гордорасправив грудь. Чудны дела Твои, Господи: в эти мгновения из внешней оболочкиневзрачного Мгиви словно бы выглянуло совсем другое существо, исполненноевеличия и могущества.

— Ну как знаешь, — отчаявшись что-либо понять,отмахнулся Фраерман. Взял рацию и вызвал Кондрата Приблуду. — Третий, этопервый, доложи по фрицам… Что, уже рассаживаются? Ладно, сейчас буду. А тыподгони-ка баландера ко мне… все по классу А… Ландорики,[125]балагас,[126] чайковского пусть замутят… Нет, каши не надо. Ибухалова тоже. У нас и без него весело…

Прозвучало это с нескрываемой горечью. Мгиви не ответил. Онвсё ещё стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль, сквозь стену палатки. МатвеюИосифовичу оставалось только догадываться, что он там видел…

В палатке Краева было тихо, точно в покойницкой. В общем-то,хозяин дома больше всего именно покойника и напоминал. Тихон свернулся у егошеи, Варенцова, сидя на скамеечке, пыталась и не могла проглотить застрявший вгорле липкий комок.

«Вот так. А ведь думала, что еду на праздник…»

Это она поначалу старалась что-то делать, кричала то о«Скорой помощи» и врачах, то о Николае Ильиче и Марьяне… а потом не то чтобыуспокоилась — унялась. Краев лежал исхудалый и страшный, с лысым шишковатымчерепом, сухими пергаментными губами и… этими оттопыренными ушами…

Варенцова всхлипнула и не удержалась, заревела. Судорожно,беззвучно, взахлёб… «Нет, нет, нет, всё будет хорошо! — Вытерев глаза, онавсё-таки проглотила удушливый ком и что было сил стиснула кулаки. — Онсправится, справится, справится…»

Как она жалела сейчас, что не умеет молиться. И одновременно— о том, что могло случиться и не случилось с нею однажды ясным июньскимвечером, верно, лет тридцать пять назад…

— Пойдём-ка, девонька, я тебе фокус-покуспокажу, — сказала после ужина бабуля. — Пойдём, милая, пойдём, будетинтересней, чем в цирке.

Говоря так, она сняла со стены дедовскую берданку, зарядилаи повесила на плечо.

— Интересней, чем в цирке? — удивилась Окся. Вцирке она никогда ещё не бывала и знала только понаслышке, что это нечтоволшебное, сказочное, интереснее не бывает. — Ой, бабуленька миленькая,пошли скорей!