Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошел два квартала, три, четыре. Рука почти не чувствовала веса. Он даже расстегнул молнию на сумке — убедиться, что Билл на месте. Слегка поташнивало от отвращения, а ведь людей он кончал спокойно — через десять минут после выстрела, смешавшись с толпой, мог купить себе банан или киви. Стрелять все-таки легче: все происходит на расстоянии, как бы не взаправду.
Проехала, не остановившись, милицейская патрульная машина. Все, уже достаточно далеко. Он зашел во двор и вдавил плотно перевязанный пакет в полный до краев мусорный ящик. Накидал сверху несколько пустых коробок из соседнего. Пока начнет смердеть, приедет мусоровоз — все заберет.
* * *
Утром Слепцов позвонил по телефону с визитки. Долго никто не брал трубку. Наконец, невыспавшийся голос посоветовал перезвонить через полчаса.
— Пока никого нет.
«Может я попусту накручиваю себя?» — подумал Слепцов.
Он вышел в магазин, стараясь не показывать заинтересованного внимания к окружающим. Следят за ним или нет? Парень с косичкой делает вид, что кого-то ждет. Другой, в «вареных» джинсах слишком долго покупает сигареты в ларьке. Человек в мятом плаще талантливо разыгрывает из себя пьяного. Нет, от этого в самом деле несет водкой за три версты.
Слепцов вернулся домой, так и не обнаружив явных признаков слежки. Позвонил еще раз.
— Я насчет работы.
Шустов свалил и даже не объяснил, что говорить.
— Какой работы?
— …Мне дали этот телефон… Разовая работа, по договору.
— Да-да. Давайте прямо сейчас. Только уточню куда.
Слепцов застыл с трубкой. Вспомнил про поливитамин, достал упаковку. Время тянулось медленно, сворачиваясь в клубок.
С того конца линии объяснили куда подъехать. Так и есть, место на отшибе. Проверяют, суки. Может все-таки на вокзал? Нет, это точно проигрышный вариант, как пишут в его книге по шахматам.
Брать с собой оружие? Все равно обыщут и отберут… Мог бы Белозерский оплатить ему пластическую операцию? Или инсценировать его смерть? Об этом надо было думать сразу после сделанного дела. Сейчас поздновато. Остается только выдержать экзамен. Надо повторять себе: у них нет улик, нет улик. Хотя зачем они братве?
«Поторопились со Слепцовым. Ну ладно, только скиньте куда-нибудь труп.» И окажется он на городской свалке по соседству с беднягой Биллом.
В бане был всего один такой номер: со статуэтками по углам бассейна, с мраморными скамьями. Зиба с Алиной плескались в бассейне, сплетаясь и расплетаясь в прохладной воде. Потом снова ныряли в пещеру парилки, где перехватывало дыхание от обжигающего ноздри жара.
— Ты мне сделала сегодня подарок, — разлепила губы Алина. — Первый раз в жизни не могу найти подходящих слов.
— Иди ко мне, — Зиба посадила ее на колени, провела ладонью по спине сверху вниз. — Слова очень мало стоят.
— Сейчас задохнусь — легкие горят. Скоро дым повалит из всех отверстий.
— Терпи, я тоже терплю. Глаза уже сварились всмятку в этом пекле.
— У тебя очень целеустремленный взгляд. Ты видишь какую-то свою цель сквозь все на свете — сквозь стены, сквозь темноту. Там, в «Караван-сарае», сквозь танцовщицу. Сейчас сквозь меня.
— Я уже на половине дороги, — пальцы Зибы стали как будто тверже.
— Еще чуть-чуть и я отключусь, — простонала Алина.
Зиба подхватила ее на руки, вынесла из парилки и кинула в бассейн, подняв тучу брызг. Алина испытала ни с чем не сравнимое чувство — наверно, новорожденный переживает его, протиснувшись на свет божий через узкий, сдавливающий проход.
Вокруг роились светящиеся пузырьки, вместе с ними она выплыла на поверхность. Смуглая, с узкими бедрами Зиба смеялась, широко расставив ноги на самом краю бассейна.
— За эти полдороги я уже заработала себе на «вышку», — вернулась она к разговору, когда насухо вытерла Алину махровым полотенцем.
Жена дирижера спокойно отнеслась к этой новости. Она парила в состоянии полной невесомости и ни одна новость в мире не смогла бы насторожить или испугать ее.
— А что в конце, какой приз?
— Только чувство исполненного долга.
Они стали одеваться: Зиба в джинсы и черную майку, Алина в платье со стоячим воротником от Карла Лагерфельда.
— Почему ты выбрала такой цвет — белый тебе бы больше подошел.
— Неделю назад погиб мой муж.
— Муж? — недоверчиво посмотрела Алина.
Близко пообщавшись с Зибой, она не допускала мысли, что та могла принадлежать мужчине.
— По документам. Мы были товарищами. Полгода рядом — не знаю большой это срок или нет.
— Расскажи мне о нем хоть что-нибудь.
— Он даже в ад бы спустился следом за мной. Стал бы отговаривать, конечно. Но одну бы не оставил.
Сели в машину.
— Прокатимся по городу? — предложила Зиба. — Люблю Москву, сама не знаю за что. Как женщину — пускай блядоватую, но красивую.
В самом деле: Москва чудесно смотрелась в солнечный день. Бульвары, уже тронутые желтизной, широченные проспекты с застройкой сталинской эпохи, золотой купол храма Христа Спасителя, гроздья разноцветных воздушных шаров у входа в парк Горького.
Вспомнив Алексея, Зиба уже не могла остановиться — ее буквально выворачивало наизнанку. Перескакивая с одного на другое, она рассказала про обморок на даче, про допрос отшельника в подмосковном лесу, про блокаду «Икаруса» и автоматный огонь с вертолета. Не стала только говорить о последних минутах мужа.
— Тебе просто повезло с ним, — промолвила Алина. — Только настоящие мужики долго не живут. Они умирают молодыми.
Мелькали старинные особняки, стеклянные коробки банков, цветные луковицы церквушек. Сквозь решетчатые ограды мостов искрилась река.
— Что эта за рожа мелькала в кабинете рядом с тобой, — ревниво спросила Зиба. — Извини, конечно, но ты заслуживаешь лучшего.
— Это все временно. Мне кое-что нужно от него, — ушла Алина от прямого ответа.
Зиба и не настаивала, ей важно было чувствовать себя вне конкуренции.
* * *
— Присаживайся, — сказали Слепцову.
Через окно виден был пустырь за авторынком, заросший бурьяном и крапивой. Несколько пацанов собирались поджечь дырявую камеру. В ожидании начала разговора Слепцов, не стесняясь, изучал хозяев.
Их было двое. Один — с большим седым клоком в черной шевелюре — вертел в костистых пальцах пустой стакан. Другой — сутулый, с впалой грудью и длинным бескровным лицом — откинулся на спинку офисного кресла на колесиках и, упираясь ногами в мягких тапочках, катал его чуть взад, чуть вперед.