США и президент Всемирного банка, входит в совет директоров Temasek, сингапурского фонда национального благосостояния[325]. В Корее два из семи общенациональных банков страны являются иностранными[326]. В Германии иностранные фирмы также занимают почетное место, и один из иностранцев, Джон Крайан, занимает пост генерального директора Deutsche Bank, крупнейшего в Германии[327].

В целом в трех наших примерах иностранные активы составляют гораздо большую долю от общих банковских активов, чем в Японии. Например, в Германии доля иностранных активов составляет примерно 12 % (данные за 2013 г.), по сравнению с 1 % в Японии (2008 г.), 6 % в Сингапуре (2010 г.) и 7 % в Корее (2013 г.). Допуск большего числа иностранцев в существующие круги вознаграждения, для начала — в корпоративные советы, правительственные консультативные комитеты и так далее, включая тех, кто работает в сфере финансов, что является важнейшей потенциальной движущей силой экономических реформ — поможет значительно усилить глобальные связи, необходимые для уменьшения парохиализма, укоренившегося в японских кругах компенсации.

Рекомендации из лучшего зарубежного опыта ключевым секторам

Проблема изучения Японией зарубежного опыта имеет два аспекта. Первый — это проблема изменения порочных эффектов существующих кругов компенсации по мере развития глобализации. Второй — отраслевой: увеличение возможностей отраслей и людей, находящихся на стыке между Японией и остальным миром и сосредоточенных в секторах, описанных в этой книге выше. Далее мы представляем тринадцать предложений, заимствованных у трех успешно глобализирующихся стран, чей опыт, структура и физические ресурсы наиболее близки к японским.

Круги компенсации выполняют в политико-экономической жизни некоторые позитивные функции, включая распыление рисков, расширение участия в принятии групповых решений и укрепление коллективной солидарности.

Каждая из трех стран-примеров эффективно использует такие круги в некоторых аспектах. В Германии, например, используется система корпоративного управления «исполнительный совет», в рамках которой представители трудового коллектива и руководства занимают места в советах директоров компаний. Такие советы обладают некоторыми характеристиками компенсационных кругов и, как представляется, в целом повышают сплоченность корпораций и эффективность производства. В Корее также существуют корпоративные институты немецкого типа для консультаций между трудовым коллективом и руководством. И в Корее, и в Германии сельскохозяйственные кооперативы, как и в Японии, также играют роль в государственной политике. В Сингапуре профсоюзы сотрудничают с профессиональным менеджментом в управлении услугами такси. Между тем связанные с правительством компании, от компаний по городскому развитию (Singbridge)[328] до авиации (Сингапурские авиалинии), работают в рыночно-ориентированной манере, реагируя на широкие общественные приоритеты [Ramirez, Tan 2003].

Государствам необходим целостный набор политических мер, ориентированных на глобальный уровень.

Одной из отличительных черт японской экономической политики со времен реставрации Мэйдзи был ее целостный характер — склонность связывать усилия во многих секторах с единой целью, в данном случае с национальным экономическим развитием. До постепенной отмены неравноправных договоров в течение двух десятилетий перед Первой мировой войной[329] национальная политика обязательно была ориентирована на глобальную. Япония не обладала тарифной автономией и была гораздо более подвержена влиянию международных экономических сил, чем великие империи, такие как Великобритания или Франция, не говоря уже об экономиках целого континента, таких как США. Однако по мере того, как в начале XX века Япония восстановила суверенитет над своими финансами, мобилизовалась для участия в войне и приступала к тяжелой индустриализации, парохиальная озабоченность снижением рисков путем совместных внутренних действий стала преобладать над прежними глобальными проблемами.

В частности, начиная с 1930-х годов Япония создала сегментированную, ориентированную на внутренний мир двойную политическую экономику с внушительной конкурентоспособностью в своих торговых секторах. Однако главной заботой этой системы была внутренняя стабильность, а не взаимодействие с внешним миром. Этот парохиальный уклон был усилен, особенно в неторговой части политической экономии, демократическим политическим давлением и однопартийным консервативным доминированием, которые возникли и усилились с середины 1950-х годов. Японская политическая экономия постепенно превратилась в целостный механизм уменьшения неблагоприятных вероятностей — снижения внутренних рисков как через круги компенсации, так и через протекционизм — и, как следствие, потеряла ориентацию на глобальное и осознание этого во многих областях. Проблема была особенно острой в таких неторговых секторах, как транспорт, связь и сельское хозяйство, развитие которых было подчинено внутренним политическим соображениям, без учета их потенциального международного влияния.

В трех наших взятых для примера экономиках ситуация была несколько иной. Сингапур, островное государство, полностью зависящее от капризов международных рынков, с самого начала своего существования был неизбежно ориентирован на глобальный уровень. Германия — экономически конкурентоспособная и находящаяся в центре Европы — была в большинстве своем космополитичной с момента вступления в 1958 году ФРГ в Европейское экономическое сообщество. Южная Корея двигалась более сдержанно, но в середине 1990-х годов также начала продвигаться к глобализации с политикой Сегьехва[330], за чем последовал жестокий, но отрезвляющий шок азиатского финансового кризиса 1997–1998 годов, а затем резкое восстановление.

К началу XXI века между тремя нашими экономиками-примерами, с одной стороны, и Японией, с другой, наметилось резкое расхождение. В Японии преобладала ярко выраженная дихотомия между торговыми и неторговыми секторами, причем в торговых эффективность, снижение затрат и ориентация на рынок были в порядке вещей, тогда как в других частях системы преобладали парохиальные внутриполитические интересы. В таких секторах, как связь и энергетика, а также в сельском хозяйстве и строительстве, которые были связаны с землей — главным приоритетом японской политической системы, — преобладали парохиальные политические соображения, что ограничивало их способность реагировать на усиливающиеся императивы глобализации.

Финансовые системы должны как поощрять инновации, так и способствовать развитию капитала клиентов, в соответствии с неизбежно увеличивающейся значимостью глобальной взаимозависимости.

Как мы выяснили, главной политико-экономической проблемой Японии последнего поколения было изменение конфигурации высоко закредитованного «королевства банкиров» в эпоху глобализации. Проблемы мониторинга, морального риска и корпоративного управления были для всех четырех рассматриваемых здесь стран с поздним развитием грандиозными; они играют ключевую роль в формировании катализирующих конструктивные изменения стимулов на микроуровне. Три названные проблемы особенно остро стоят в Японии, поскольку она придерживается необычного сочетания банковского финансирования и однопартийного доминирования, что привело к необычайно тесным отношениям между политикой и финансами. Во всех странах-примерах эти проблемы решались не так, как в Японии, но все они, тем не менее, позволяют сделать полезные выводы для поддержки будущей глобализации Японии в таких технических областях, как создание интернациональных центров сотрудничества путем синергетической интеграции инфраструктуры и налоговой политики.

Транспорт является критически важным сектором в обеспечении успешной глобализации, а также в эффективном содействии глобально ориентированному экономическому развитию. Транспортные центры с потенциалом глобальной конкурентоспособности должны быть ориентированы на рынок, но они также