это абсолютно не волновало, цель у него была иная: «Юний предпочитал претерпеть все, лишь бы своего флота с командою не дать в руки врагам» (Polyb. I, 54). Место, где занял позицию римский флот, для сражения совершенно не подходило, и Карталон, в отличие от Луция Юния, это понимал. Богатый опыт подсказывал карфагенскому флотоводцу, что оставаться в этих водах опасно, и он предпочел отплыть к мысу, который находился как раз между двумя римскими флотами. Отсюда Карталон собирался следить за неприятелем, однако ситуация вновь изменилась. Карфагенские кормчие, которые прекрасно знали эти места, предупредили своего командира, что скоро разразится буря и надо срочно уводить корабли за мыс Пахин. Иначе может произойти катастрофа. Карталон благоразумно прислушался к их мнению, и вскоре пунийские пентеры взяли курс на Сиракузы.

С борта флагмана Пулл с удивлением смотрел, как мимо на всех парусах проносится карфагенский флот, и не находил здравого объяснения поведению противника. Решив, что враги просто испугались, консул успокоился, но, как оказалось, зря, потому что вскоре небосклон затянули тучи, подул резкий ветер, и большая волна стала раскачивать римские корабли. А когда сверкнула молния, грянул гром и гигантские водяные валы закрыли небо, Луций Юний понял причину бегства пунийцев. Но было уже поздно.

Страшен гнев Посейдона. Римские триремы, квадриремы и квинквиремы волны швыряли на прибрежные утесы, и крепкие боевые корабли, словно игрушечные, разваливались на несколько частей. Транспортные суда переворачивались от ударов волн и камнем шли ко дну. Тысячи легионеров и моряков не смогли добраться до берега и утонули, лишь два корабля, один из которых был консульский, чудом уцелели среди разбушевавшейся стихии. Что же касается карфагенян, то они сумели благополучно обойти мыс Пахин и укрыться от урагана, несмотря на то, что буря все-таки застала их в пути. У Карталона были все основания возблагодарить богов и почтить их достойной жертвой. Римские флоты перестали существовать, от кораблей консула и квесторов не осталось ничего. Все побережье было завалено грудами снаряжения и обломками кораблей, тысячи мертвых тел качались на волнах, где над ними кружили крикливые чайки.

Полибий емко и красочно охарактеризовал масштабы бедствия: «Флоты римлян, стоявшие у берегов, лишенных гаваней, пострадали настолько, что от них остались ни к чему не годные обломки. Разрушение обоих флотов было полное, превосходящее всякое вероятие» (I, 54). Диодор Сицилийский пишет, что из флота Луция Юния спаслись только два корабля, а 103 погибли, причем вместе с ними ушла на дно большая часть экипажей и морских пехотинцев (XXIV, 1). Павел Орозий вообще оказался скуп на слова: «Гай Юний[63], сотоварищ Клавдия, потерял весь флот во время кораблекрушения» (IV, 10, 3). Евтропий попытался сгладить общее впечатление от грандиозной катастрофы: «Другой консул тоже лишился флота из-за кораблекрушения, однако войско уцелело, так как это случилось недалеко от берега» (II, 26). Но данная информация опровергается свидетельством Полибия, который пишет, что Пулл «уклонился к берегу и бросил якорь у крутой, во всех отношениях опасной местности» (I, 54). Если берег скалистый и крутой, а поблизости нет безопасной гавани, то ни о какой высадке войск даже речи быть не может. Поэтому оставим столь спорное утверждение на совести Евтропия.

Карталон воспользовался удачно сложившейся для карфагенян ситуацией и осадил Акрагант. После короткой осады город был захвачен и сожжен, уцелевшие жители нашли убежище в храме Зевса Олимпийского (Diod. XXIII, 18). Очевидно, карфагенский флотоводец не имел возможности удержать в своих руках этот важнейший стратегический пункт и предпочел его разрушить. Тем не менее это был еще один серьезный удар по римлянам на Сицилии.

Итоги деятельности Клавдия Пульхра и Юния Пулла на посту флотоводцев с горечью подвел Цицерон: «Ничуть нас не потрясет разве безрассудство П. Клавдия в Первой Пунической войне, который в шутку посмеялся над богами? Он, когда выпущенные из клетки куры не стали клевать, велел бросить их в воду – пусть пьют, раз не хотят есть. Его смех, после того как флот потерпел поражение, стоил ему многих слез, а римскому народу принес великое горе. А его коллега Юний в той же войне, не подчинившись ауспициям, разве не потерял флот от бури? И вот Клавдий был осужден народом, а Юний сам наложил на себя руки» (Cic. De nat. deor. II, 3, 7).

Возникает закономерный вопрос: когда Пулл покончил жизнь самоубийством? Как следует из текста «Всеобщей истории» Полибия, после гибели флота консул оставался на Сицилии и какое-то время воевал с карфагенянами на суше. Не исключено, что по прибытии Луция Юния в Рим по окончании полномочий «отцы отечества» поинтересовались, каким образом он погубил огромное количество людей и кораблей. Да и Цицерон недвусмысленно пишет, что Пулл пренебрег некими ауспициями, а это было равносильно проступку Публия Клавдия и еще больше отягчало вину бывшего консула. Вполне возможно, что после этих событий Луций Юний и свел счеты с жизнью.

* * *

Неудачи римлян на море коренным образом изменили общую стратегическую обстановку: «Карфагеняне снова воспрянули духом, и надежды их опять оживились. Напротив, римляне, и раньше испытавшие неудачу, а теперь потерпевшие полное крушение, очистили море, хотя суша все еще была в их власти; карфагеняне господствовали на море, но не теряли надежды и на обладание сушею» (Polyb. I, 55). Римляне уступили карфагенянам господство на море, но теперь все огромные ресурсы республики были направлены на сухопутную войну. И бороться пунийцам против римлян на Сицилии стало весьма проблематично.

В сенате не собирались отказываться от планов захвата Лилибея, поэтому легионы продолжали вести осаду города. Вскоре в римском лагере появился Луций Юний и сумел наладить снабжение армии по суше. Консулу очень хотелось реабилитироваться за гибель флота, и он искал подходящий случай, чтобы встретиться с карфагенянами на поле боя. Внимательно изучив территорию, остающуюся под контролем карфагенян, Пулл обратил внимание на гору Эрикс[64], расположенную недалеко от Дрепана. На Эриксе находились одноименный город[65] и знаменитый храм Афродиты: «Эрикс – высокий холм с весьма чтимым святилищем Афродиты. В древние времена святилище было полно храмовых рабынь, которых посвящали по обету жители Сицилии и многие иностранцы. Теперь, однако, святилище, как и само поселение, опустело и толпа храмовых служителей покинула его. В Риме есть храм – копия храма этой богини, святилище так называемой Венеры Эрикины перед Коллинскими воротами с замечательным храмом и портиком вокруг него» (Strab. VI, II, 6). Более подробное описание данной местности оставил Полибий: «Эрикс – тянущаяся вдоль моря гора Сицилии, на той стороне ее, которая обращена к Италии, между Дрепаном и Панормом, ближе к границе