Они спустились по лестнице и через две минуты уже мчались кего дому. Дома они разобрали пакеты с продуктами, но обед решили отложить напотом и после душа отправились в спальню. Потом Мэгги накрыла на стол, а Адамразогрел и разрезал индейку. Праздничный обед они съели, сидя на кухне вмахровых халатах. Позже, когда они лежали в постели и Адам держал Мэгги вобъятиях, он думал обо всем, что сегодня случилось. Прошел всего один день, асколько всего случилось! Будто они прошли долгий, долгий путь.

– По-моему, Мэгги, между нами действительно что-тоесть, – сказал Адам и притянул ее к себе.

– С чего это ты вдруг решил? – Мэгги приподняласьна локте и посмотрела на Адама. Он был вполне серьезен.

– Мы же только что вместе отметили праздник, а? Может,это начало новой традиции. Правда, в следующий раз надо будет все устроитьпоторжественнее – здесь будут мои дети.

Мэгги не стала задавать никаких вопросов, счастливоулыбаясь, она только кивнула.

После праздничного застолья они наводили порядок на кухне.Мэгги собиралась ехать домой. Индейку они доели еще в обед, она оказалась наудивление вкусной. Это был лучший День Благодарения на памяти Адама, Мэгги тожебыла довольна.

В воскресенье он задал ей вопрос, не дававший ему покоя всевыходные. Это был решительный шаг, но он не мог отпустить ее назад после того,как увидел, в каких условиях она живет. Не без сомнений Адам решился на этотшаг, но, в конце концов, он же не под венец ее зовет!

– А как ты смотришь на то, чтобы переехать ко мне? Ну…как бы это сказать… в порядке эксперимента, что ли… Посмотрим, как пойдет. Тыже все равно подолгу бываешь здесь. А я бы мог помогать тебе сзанятиями… – Адам смолк, понимая всю нелепость этого аргумента. Мэгги недоверчивопосмотрела на него. Она была растрогана, но и испугана.

– Даже не знаю, – смущенно проговорила она. –Я не хочу быть ничем тебе обязанной, не хочу жить за твой счет, Адам. Я живутак, как могу себе позволить. Если я привыкну к той жизни, которой ты живешь, аты потом выставишь меня за дверь, мне трудно будет вернуться в мой мир.

– Вот и не возвращайся. Живи здесь. Я не собираюсь тебяникуда выставлять, Мэгги. Я тебя люблю. И пока мы с тобой прекрасно ладим.

– Вот! Ты сам сказал: «Пока». А если потом перестанемладить? Я ведь даже не могу вносить свою часть аренды.

Его тронула эта мысль, и он ответил, довольный собой:

– Тебе и не нужно. Я не снимаю этот пентхауз, он мнепринадлежит.

Мэгги улыбнулась и поцеловала его.

– Я тебя люблю. И не хочу тебя использовать. Мне ничегоот тебя не нужно. Мне нужен только ты.

– Я знаю. И я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Когдатебя нет, мне плохо. – Он сделал капризное лицо. – У меня голованачинает болеть. – Он не стал говорить, что еще его всегда мучит мысль,где она и с кем.

– Не пытайся меня разжалобить! – Мэгги внимательнопосмотрела на него и медленно кивнула. – Хорошо. Я согласна. Но от комнатыпока отказываться не буду. Если у нас что не заладится или если мы начнемдействовать друг другу на нервы, я вернусь.

Адам не стал ее разубеждать. Решение Мэгги он посчиталвполне разумным, оно даже принесло ему некоторое облегчение.

Мэгги не уехала домой, она осталась на ночь. Они лежалирядом, и он уже почти засыпал, когда она легонько тронула его за плечо. Оноткрыл глаза. Ей всегда не терпелось обсудить с ним жизненно важные проблемы втот момент, когда он проваливался в сон. Женщины почему-то любят поговоритьтогда, когда мужчины начинают засыпать.

– Да? Что? – Он помотал головой, стряхивая сон.

– Как это теперь называется? – спросила Мэггизадушевным голосом.

– Что?

– Ну смотри. Мы живем вместе и вместе отметили праздник– значит, у нас серьезные отношения, так я понимаю? А когда живут вместе, этоназывается как-то иначе?

– Слушай, Мэгги, если люди живут вместе, они и спятвместе. Спи! Я тебя люблю, поговорим об этом поподробнее завтра…

– Да, правильно, – согласилась Мэгги, улыбнуласьсвоим мыслям, но от волнения сон не шел. Она лежала и смотрела на него, а Адамперевернулся на другой бок и захрапел.

В пятницу Чарли заехал за Кэрол и повез ее обедать вресторан «Обжора». Это было новомодное французское заведение на Мэдисон-авеню,с превосходной кухней и всегда оживленное. Теперь, когда Чарли знал о еепроисхождении, можно было не стараться выбрать для нее кафешку попроще, и оба судовольствием отправились в шикарное место. Обед удался на славу, а потом онигуляли по Мэдисон, иногда заглядывая в магазины.

Кэрол впервые разоткровенничалась о своем детстве. Грейоказался прав, голубая кровь и шикарный дом – еще не гарантия счастливой жизни.Она рассказывала, какие неласковые у нее родители, как они холодны и друг сдругом, как неприступны и в физическом, и в эмоциональном плане. Ее растиланяня, родителей она почти не видела, а про свою мать сказала, что та нечеловек, а ледяная скала. У нее не было братьев и сестер, она была единственнымребенком. Иногда по несколько недель она не видела родителей. Они не одобряютвыбранный ею путь. Со временем она стала ненавидеть все олицетворяемое этойжизнью лицемерие, материальные ценности, безразличие к переживаниям другихлюдей, к тем, кто имел несчастье родиться в иной социальной среде". Чарлислушал Кэрол и понимал, что у нее было очень одинокое детство. Потомродительское ледяное равнодушие сменилось грубостью и насилием мужа, который,как и подозревал Грей, женился на ней только из-за ее родословной. Когда онанаконец от него освободилась, ей захотелось расстаться и со всем тем, чтопривлекло его к ней, и с системой ценностей, которую она всю жизнь ненавидела.

– Кэрол, так не бывает, – мягко увещевал Чарли. Унего возникало такое желание, правда, не такое сильное, но что удивляться? Ейже вон сколько пришлось пережить. – Нам не дано изменить своепроисхождение. Ты делаешь много полезного, работая с детьми. Для этого тебе ненужно отказываться от всего, что у тебя есть. Ты вполне можешь принадлежатьэтим двум разным мирам.

– В детстве у меня было мало радости, – призналасьона. – Дети либо хотели играть со мной потому, что у меня такие родители,либо, наоборот, не хотели – по той же причине. И я никогда не знала, чегождать, и строить догадки стало для меня тяжелой работой.

Чарли отлично себе это представлял. Кое-что ему этонапомнило. Но он не решался сказать об этом сейчас, после столь долгой разлуки.Правда, у него было чувство, что они и не разлучались вовсе. Они шагали поМэдисон-авеню, рука в руке, и болтали обо всем, будто и не было никакой ссоры.Он ощущал себя частью ее жизни, и такое же чувство было у нее.

– Я сейчас кое-что скажу, только ты меня неубивай, – осторожно начал он. Они уже пересекли 72-ю улицу. Похолодало, нодень был ясный и солнечный. – Я каждый год хожу на одно мероприятие,которое, учитывая все, что ты рассказала, ты наверняка пропускаешь, а вот мнеприходится. В этом году впервые выйдут в свет дочери моих друзей. Эторождественский бал, на котором представляют дебютанток. Если не считатьсветских излишеств, там обычно бывает весело. Не хочешь пойти в этот раз сомной, Кэрол? – робко спросил он, и она рассмеялась.