Сменится не одно поколение, прежде чем шиизм вернется к традиционному толкованию, бытовавшему до Хомейни, а шиитские улемы вновь займут свои роли моральных, а не политических лидеров шиитского сообщества. Однако разворот кажется неизбежным. В конце концов, шиизм – это религия, основанная на открытых дискуссиях и рациональном дискурсе. За всю почти четырнадцативековую историю ни одно духовное лицо в шиизме не пользовалось безусловной властью над другими шиитскими клириками, равными ему по степени учености. Ни один священнослужитель никогда не обладал полномочиями по толкованию смысла веры. Шииты всегда были вольны следовать за тем духовным лицом, которое выберут сами, отчасти поэтому шиизм расцвел в такую невероятно эклектичную веру. И именно поэтому так много шиитов внутри и за пределами Ирана не считают Исламскую Республику Иран парадигмой исламского государства, скорее уж – ее искажением (хотя этот аргумент следует оставить для другой главы).

Аятолла Хомейни умер в 1989 г. Хотя он был уже больным восьмидесятисемилетним стариком, его смерть для многих в стране явилась неожиданностью. Во время похорон его тело окружила толпа на улицах; саван, в который он был обернут, был разорван на клочки, а его фрагменты хранились оплакивающими как реликвии. Там были даже те, кто отказывался верить, что «имам» мог умереть. Некоторые утверждали, что он не мертв, а просто скрылся; что он вернется вновь.

Однако задолго до своего мессианского восхождения к власти в Иране Хомейни был преданным учеником великих мистиков ислама – суфиев. Студент-идеалист молодой Рухолла втайне заполнял свои записные книжки удивительно страстными стихами, описывающими его стремление соединиться с Богом, как любовник соединяется со своей возлюбленной.

«О, я желаю чашу вина из рук Возлюбленного, – писал Хомейни. – Кому я могу доверить эту тайну? Где я должен принять мое горе? Всю жизнь я жаждал увидеть лицо моего Возлюбленного. Я – неистовый мотылек, кружащий над пламенем, семя дикой руты, поджаренное на огне. Посмотри на мой запятнанный плащ и на этот молитвенный коврик лицемерия. Могу ли я однажды разорвать их в клочья у двери таверны?»

Эти слова могут показаться поразительными для будущего аятоллы. Но для тех, кто знает принципы суфизма, другой большой религиозной ветви ислама, они не будут столь незнакомыми. Для суфиев ислам – не право и не богословие, не кредо и не ритуал. Согласно их воззрениям, ислам – лишь средство, с помощью которого верующий может уничтожить свое эго, став таким образом единым с Создателем неба и земли.

Это легенда о Лейле и Меджнуне.

Однажды в семье благородного шейха родился мальчик невероятной красоты. Его назвали Каис, и, когда он возмужал, всем стало очевидно, что однажды он превратится в источник большой гордости своей семьи и племени. Даже с юного возраста знаниями, усердием, обучаемостью и речью он превосходил всех сверстников. Когда он говорил, его язык источал жемчуг, а когда он улыбался, его щеки становились как фиолетовые тюльпаны, тянущиеся навстречу солнцу.

Однажды Каис встретил столь прекрасную девушку, что его мгновенно поразила тоска, причины которой он не мог понять. Имя ей было – Лейла, что означает «ночь», и, как ночь, она была одновременно и темной и светлой. Ее глаза – словно глаза газели, а губы – два влажных лепестка розы.

В Лейле тоже зародилось чувство к Каису, которое она не могла понять. Они тонули в любви, хотя по молодости лет не знали, что такое любовь. Словно любовь была винным сосудом, наполнявшим чаши их сердец до краев; они пили все, что было налито для них, и пьянели, не находя тому объяснения.

Каис и Лейла хранили свои чувства в секрете, когда бродили по переулкам и проходам городских рынков достаточно близко другу к другу, чтобы украдкой ухватить взгляд и поделиться смешком, и достаточно далеко, чтобы не вызвать сплетни. Но такой секрет невозможно утаить, и шептаний украдкой было достаточно, чтобы нарушить их таинство. «Каис и Лейла влюблены!» – кто-то сказал на улице.

Племя Лейлы было в ярости. Отец запретил ей покидать свою палатку; братья поклялись поймать Каиса, если он когда-нибудь появится поблизости. Но невозможно удержать воющего волка от новой луны.

Разлученный со своей возлюбленной, Каис бродил от стойла к стойлу, от палатки к палатке словно в забытьи. Куда бы он ни шел, каждому встречному он пел о красоте Лейлы, превознося ее добродетели. Чем дольше он был в разлуке с Лейлой, тем больше его любовь сменялась безумием, так что вскоре люди начали указывать на него на улицах, говоря: «Вот идет сумасшедший! Вот идет меджнун!»

Каис был сумасшедшим, это правда. Но что такое безумие? Значит ли это быть поглощаемым пламенем любви? Безумен ли тот мотылек, что приносит себя в жертву пожару своего желания? Если так, тогда да, Каис был сумасшедшим. Каис был Меджнуном.

Облаченный в лохмотья и лишенный здравого рассудка, Меджнун покинул город и бесцельно блуждал по горам и пустошам Хиджаза, слагая печальные оды своей возлюбленной, которая не с ним. Без дома и племени он был изгнанником из земли счастья. Добро и зло, правильное и ошибочное отныне не имели для него никакого значения. Он был любовником; он не знал ничего, кроме любви. Он оставил разум и жил как изгнанник в пустыне, его волосы стали грязными и спутанными, его одежда превратилась в лохмотья.

В своем безумии Меджнун пришел к Каабе. Продвигаясь через толпу паломников, он бросился к святилищу и стал колотить в дверь, крича: «Господи, пусть моя любовь возрастет! Пусть она расцветет до совершенства и терпимости. Позволь мне пить из источника любви до утоления моей жажды. Любовь – это все, что у меня есть, все, что я есть, и все, чем я хочу быть!»

Паломники были потрясены. Они видели, как он припал к земле, посыпая пылью голову, проклиная себя за слабость своих страстей.

Действия Меджнуна опозорили его семью и племя, но сам он не знал стыда. Когда он услышал о назначенной свадьбе Лейлы с неописуемо богатым человеком по имени Ибн Салам, он потерял разум. Срывая с себя одежду, он ползал голым по пустыне, как животное. Он спал в оврагах со зверями пустыни, питаясь дикими растениями и дождевой водой. Он прославился благодаря своей любви. Люди со всех земель стремились к нему, порой просиживая с ним часами, слушая, как он говорил о своей любимой Лейле.

Однажды, когда он читал свои стихи плененной аудитории, клочок бумаги, принесенный ветром, опустился на его колени. На нем были написаны два слова: «Лейла» и «Меджнун». На глазах у всех Меджнун разорвал бумагу пополам. Половину, на которой было написано «Лейла», он скомкал в шарик и перебросил через плечо; а половину со своим именем он сохранил для себя.

«Что это значит?» – спросил кто-то.

«Разве вы не понимаете, что одно имя лучше двух? – ответил Меджнун. – Если бы вы знали подлинную сущность любви, вы бы поняли, что, затронув влюбленного, вы увидите того, кого он любит».

«Но зачем выбрасывать имя Лейлы, почему не твое?» – спросил другой.