– Я позволю тебе стать госпожой.

Малика проглотила комок в горле:

– И отменишь кубарат?

– Эльямин... Ты стоишь сейчас рядом с Ракшадой. Это она узаконила кубарат. Это она поняла, что у ракшада сердце тигра и львиная страсть.

– За это вы засыпали песком её изваяние перед павшим городом? Поэтому ваши воины-вестники запечатали камни, за которыми хранится настоящая история? Вы придумали ритуалы и традиции, исковеркали историю, исказили память о великой женщине, извратили её великие дела в угоду себе. Каждый вестник уходил, оставив после себя тайну, замурованную его печатью. Но когда-нибудь появится человек с настоящим сердцем тигра и отопрёт эти двери. – Малика подошла к изваянию Джурии. – Неприкосновенная жрица вожделения… Возможно, она не отказалась от своего мировоззрения и до смерти оставалась целомудренной.

– У неё был сын.

– Один? Один ребёнок в то время, когда люди плодились как песчаные мыши? Значит, она легла с мужем всего один раз. А чтобы удовлетворить его физиологию, придумала наложниц.

– Можно подумать, в Краеугольных Землях мужчины любят своих жён. У них толпы любовниц. В каждом городе дома терпимости.

– Мне жаль этих людей.

Иштар нахмурился:

– Жаль? Они спариваются с кем попало и после кого попало, и тебе их жаль?

– Знаю, жалеть испорченных людей намного труднее, чем жалеть хороших. Однако у меня это получается. Они прошли мимо последней женщины, и мне их очень жаль.

– Вы сами поставили мужчин в такие рамки. Дайте им женщин – чистых, верных, – столько, скольких они смогут содержать, и мужчины не пойдут к шлюхам.

– Ты говоришь о физиологии, а я говорю о последней женщине, после которой не будет других, – горячилась Малика. – С которой ты захочешь не только спать, но и каждое утро просыпаться. Захочешь вместе с ней умереть и воскреснуть.

– У меня такая есть.

– Хатма?

– Кто это?

От взгляда Иштара Малике сделалось не по себе.

– Дочь Хёска?

Ни лице Иштара выперли скулы.

– Твоя встреча с матерью-хранительницей не прошла даром.

– Ты знаешь, что я с ней встречалась?

– Я всё знаю. – Иштар скривил губы. – Как же женщины болтливы. И хорошо, что они молчат в присутствии мужчин. Если они откроют рот – в стране начнётся бедлам. Всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах. Это ужасно.

– Значит, дочь Хёска… – промолвила Малика, делая вид, что рассматривает изваяние Джурии.

– Я не могу жениться на племяннице.

Малика рывком повернулась к Иштару и, едва удержав равновесие, прислонилась спиной к постаменту. Снова эта слабость в теле.

– Хёск твой брат?

– Сводный. Его родила кубара моего отца. И говори тише.

– Он знает?

– Нет. Это опасное знание. У меня двое сводных братьев и одна сводная сестра. О них знают хранители тайн, Шедар, я… теперь ты. – Приблизившись к пьедесталу, Иштар привалился к нему плечом. – История помнит случаи, когда бастарды пытались захватить трон, поэтому, когда у кубары хазира рождается ребёнок, его официально объявляют сиротой и отправляют приёмным родителям. Сведения о ребёнке вносят в родовую книгу, чтобы избежать в дальнейшем кровных браков. Родовыми книгами занимаются хранители тайн. Кубарам простых людей запрещено рожать, их продают в детородном возрасте, чтобы они успели обзавестись потомством.

– Твоя мать знает о бастардах?

– Когда жила в своём дворце – догадывалась. Сейчас – знает, что они есть, но не знает, кто они. Жёнам хазиров не показывают родовые книги.

Малика оттянула ворот платья:

– А ты не думал, что Хёск мечтает стать твоим тестем?

– Я же сказал: всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах.

– Почему она до сих пор не замужем?

Иштар мотнул головой, словно ему жал воротник плаща:

– Потому что дочь Хёска – инвалид. Она не встаёт с постели. Об этом знает узкий круг людей. Теперь знаешь ты. – Иштар изогнул бровь. – Расскажешь обо всём матери-хранительнице?

– Остров Шабир хранит тайны. Сохранит ещё две.

Иштар навис над Маликой, упираясь руками в каменный постамент:

– Сними чаруш.

– Нет.

– Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.

– Иштар! Я не та, кто тебе нужен, – сказала Малика и попыталась выбраться из захвата.

Иштар всем телом вдавил её в камень:

– Откуда ты знаешь?

– Я испытываю к тебе дружеские чувства. Люблю тебя, как брата. Не надо всё портить. Пожалуйста…

Иштар отступил на шаг, провёл рукой по лицу:

– Ты что-то говорила о достойном мужчине. Нет достойных или недостойных. Есть уважение к себе. Уважение – это сито, которое ты держишь в руках. Чем больше ты себя уважаешь, тем крупнее ячейки в сетке. Те, кто жалуется, что их окружают недостойные люди, держат в руках не сито, а ведро. Каждый получает то, чего он достоин, а не наоборот.

– Сито – это разум, у сердца разума нет, – промолвила Малика, испытывая желание прижаться к Иштару, закрыть глаза и дать волю чувствам. – Оно не умеет по приказу ненавидеть или любить. У него свои законы.

– Я не знаю, что такое любовь. Ты уедешь, и я прикажу разуму забыть тебя.

– Это хорошо.

– Но если ты останешься – я буду думать о тебе каждую секунду.

– Даже лёжа рядом с кубарой?

– Каждую секунду.

– Я не твоя женщина, Иштар, – сказала Малика, выпрямившись, и схватилась за выступ постамента. Под ногами качалась земля, перед глазами кружились снежинки, в ушах шумел ветер. – Со мной что-то происходит. Я сама не своя.

Иштар подхватил её под локоть:

– В тебе просыпается женщина. С этим нельзя бороться.

– А кем я была до сих пор?

– Камнем.

Иштар провел Малику в храм. Выпустил её локоть, и Малика без сил уселась на пол. Возле колонн стояли жрецы, повернувшись лицом к письменам. Их длинные тонкие пальцы перебирали символы и знаки. В воздухе блестели миллионы разноцветных песчинок. Они кружились, падали, взмывали, но этот хаос казался слаженным, гармоничным, будто кто-то руководил полётом каждой песчинки. Над чанами курился дымок, и по залу разливался дурманящий аромат.

Прислоняясь спиной к витражу, Малика хваталась за явь, но уносилась в иной мир. К приятной истоме добавилось чувство небывалой лёгкости: казалось, что плоть и мысли воспарили над землёй и смешались с песчинками. Звучали шипящие голоса, шумело море, шуршал песок. Кто-то пел заунывную песню. Две обнажённые женщины плескались на отмели. Их кожа сверкала на солнце, словно была покрыта мельчайшими частичками золота. Тела изгибались, повинуясь прихоти волны. В воздухе порхали алые бабочки.