разнородные элементы и это препятствует успешной работе для целей дела. Мы склонны думать, что следует предпочесть тесную, сплоченную организацию рабочих союзов из однородных элементов». Одновременно с этим кёльнский рабочий союз выступил из организации рейнских демократических союзов и обратился затем ко всем рабочим и другим союзам, примыкающим к принципам социальной демократии, созывая их на провинциальный съезд 6 мая. Этому съезду предстояло высказаться об организации рейнско-вестфальских рабочих союзов, а также о том, следует ли принять участие в конгрессе всех германских рабочих союзов, созываемом лейпцигским рабочим братством. Во главе братства стоял Борн, и конгресс был назначен на июнь в Лейпциге.

Еще до этих заявлений «Новая рейнская газета» выступила уже 20 марта с пламенными статьями Вильгельма Вольфа о силезских миллиардах, статьями, подстрекавшими к восстанию местный пролетариат, а 5 марта выступил и сам Маркс. Он напечатал доклады, которые читал в брюссельском рабочем союзе, о заработной плате и капитале. Сначала газета доказывала на примере грандиозной массовой борьбы 1848 г., что всякое революционное движение, как бы далеко ни отстояла его цель от классовой борьбы, должно претерпеть неудачу, пока не победит революционный рабочий класс. После того она намеревалась перейти к разбору экономических отношений, на которых зиждется существование буржуазии и рабство рабочих.

Этот многообещающий план был, однако, нарушен борьбой за бумажную имперскую конституцию, которая наконец была сфабрикована франкфуртским Собранием. Сама по себе она не стоила и того, чтобы пролить за нее хоть каплю крови; наследственная императорская корона, которую она хотела нахлобучить на голову прусского короля, походила скорее на дурацкий колпак. Король не принимал ее, но вместе с тем и не отказывался от нее; он хотел сговориться о конституции с немецкими князьями в тайной надежде, что они признают за ним прусскую гегемонию, если он сокрушит прусским мечом последние остатки революционной силы в немецких средних и малых государствах.

Это было ограблением трупа революции и вызвало новую вспышку революционного пламени. Произошел ряд восстаний, которым имперская конституция дала название, если не содержание. Конституция все же воплощала собой суверенитет народа, и его коварно убивали, чтобы восстановить суверенитет князей. В королевстве Саксония, в великом герцогстве Баденском, в баварском Пфальце поднялась вооруженная борьба за имперскую конституцию, и повсюду прусский король играл роль палача, причем, однако, его надували властители, которых он спасал, и отказывали ему в плате за службу палача. И в рейнской провинции произошли отдельные восстания, но они были в самом зародыше подавлены массами войск, которыми правительство наводнило внушавшую ему страх провинцию.

Наконец власти набрались достаточной храбрости для того, чтобы нанести уничтожающий удар «Новой рейнской газете». По мере того как усиливались признаки нового революционного подъема, все ярче разгоралось пламя революционной страсти на ее столбцах; экстренные выпуски газеты в апреле и мае состояли из воззваний к народу, призывавших готовиться к отпору; тогда газета получила из уст «Крестовой газеты» почетную похвалу «дерзости, превышающей Чимборасо», перед которой бледнеет Moniteur 1793 г. Правительство давно уже собиралось схватить газету за горло, но как было отважиться на это! Два процесса против Маркса закончились новым торжеством для него при тогдашнем настроении рейнских присяжных; когда из Берлина пришел совет вновь ввести в Кёльне осадное положение, трусливая крепостная комендатура на это не решилась, а обратилась к директору полиции с предложением выслать Маркса, как «опасного человека».

Директор полиции, чувствуя себя в затруднительном положении, обратился в свою очередь к кёльнскому окружному управлению, а оно излило свою печаль на груди Мантейфеля, ибо он в качестве министра внутренних дел был его начальником. Управление сообщило 10 марта, что Маркс все еще пребывает в Кёльне, не имея там права жительства, и что редактируемая им газета по-прежнему проводит свои разрушительные идеи, подстрекает к ниспровержению существующей конституции и к созданию социальной республики, издеваясь надо всем, что люди привыкли уважать и считать священным. Газета, как гласило донесение, оказывает тем более вредное влияние, что ее упорство и тон, в котором написаны статьи, все время увеличивают круг ее читателей. Директор полиции, однако, высказывал некоторые сомнения относительно целесообразности предложенной крепостной комендатурой высылки Маркса, причем управление признавало эти сомнения основательными: высылка «без особого внешнего повода», «только ввиду тенденциозности и опасности газеты», могла бы вызвать демонстрацию со стороны демократической партии.

Получив это сообщение, Мантейфель обратился к Эйхману, обер-президенту рейнской провинции, чтобы выслушать и его мнение.

Эйхман ответил 29 марта, что высылка хотя и вполне оправдывается обстоятельствами, но может вызвать недовольство, пока Маркс не провинится еще в чем-либо. Вслед за этим Мантейфель заявил 7 апреля, что он не возражает против высылки, но предоставляет кёльнскому управлению решить, когда она явится своевременной; желательно, чтобы она произошла в связи с какой-либо провинностью со стороны Маркса. Высылка действительно последовала 11 мая, однако не по причине какого-либо особого проступка Маркса, а ввиду опасного направления «Новой рейнской газеты». Другими словами, правительство почувствовало себя 11 мая достаточно сильным нанести удар из засады, на который оно еще не решалось 29 марта и 7 апреля.

Прусский профессор, который извлек эту документальную справку из архивов, хотел, по-видимому, прославить поэтическую прозорливость Фрейлиграта, который под свежим впечатлением высылки Маркса писал:

Не открытым ударом в открытой борьбе,

А коварством разят нас враги.

Затаенная низость сразила меня

Негодяев — монголов Европы.

Еще один предательский удар

Маркс находился вне пределов города, когда последовал приказ о высылке. Хотя газета все время продолжала идти в гору и насчитывала уже около 6000 подписчиков, все же ее финансовые затруднения не были еще устранены; вместе с ростом подписчиков росли наличные расходы, а на доходы можно было рассчитывать только впоследствии. В Гамме Маркс вел переговоры с Ремпелем, одним из тех двух капиталистов, которые соглашались в 1846 г. основать коммунистическое издательство, но Ремпель и теперь оказался человеком с застегнутыми карманами; он лишь направил Маркса к бывшему лейтенанту Генке, который действительно выдал для газеты 300 талеров, под личной ответственностью Маркса за их возвращение. Генке, из которого впоследствии вылупился провокатор, тогда сам подвергался преследованиям полиции и поехал с Марксом в Кёльн, где Маркс и застал «полицейскую бумажонку».

Этим была подписана участь газеты. Несколько других сотрудников также были высланы, как «иностранцы», остальные находились под судебным следствием. 19 мая появился последний красный номер газеты с знаменитой прощальной песней Фрейлиграта и с резким прощальным словом Маркса, в котором он сыпал градом удары на спину правительства: «К чему ваша вздорная ложь, ваши официальные фразы? Мы вас не щадим