— Вот и правильно, — одобрил ЭрастПетрович, вытирая руки. — Любить нужно с большим разбором. А ненавидеть —тем более. И уж во всяком случае не за форму носа. Однако хватитд-дискутировать. Через час у нас свидание с господином Упырём, самым опасным измосковских разбойников.

Сеньку от этих слов в озноб кинуло, сразу прожидов забыл.

— А по-моему, Князь пострашней Упырябудет, — сказал он небрежным тоном и слегка зевнул.

Это в учебнике светской жизни было сказано:“Если тема разговора затронула вас за живое, не следует выдавать своеговолнения. Сделайте небрежным тоном какое-нибудь нейтральное замечание по семуповоду, показав собеседникам, что нисколько не утратили хладнокровия. Допустимдаже зевок, но, разумеется, самый умеренный и с непременным прикрытием рталадонью”.

— Это как посмотреть, — возразилинженер. — Князь, конечно, проливает крови куда больше, но из злодееввсегда опасней тот, за кем будущее. Будущее же криминальной Москвы безусловноне за налётчиками, а за д-доильщиками. Это доказывается арифметикой.Предприятие, затеянное Упырём, безопасней, ибо меньше раздражает власть, анекоторым представителям власти оно даже выгодно. Да и прибыли у доильщикабольше.

— Как же больше? Князь вон за раз по тритыщи снимает, а Упырь с лавок по рублишке в день имеет.

Маса принёс одежонку: стоптанные башмаки,штаны с заплатами, драную куртенку. Брезгливо морщась, Сенька стал одеваться.

— По рублишке, — согласился господинНеймлес, — но зато с каждой лавки и каждый день. И таких овец, с которыхУпырь с-стрижёт шерсть, у него сотни две. Это сколько в месяц будет? Уже вдвоепротив хабара, который Князь за средний налёт возьмёт.

— Так Князь не один раз в месяц добычуберет, — не сдавался Скорик.

— А сколько? Д-два раза? Много — три? Такведь и Упырь не со всех по рублю имеет. Вот с людей, к которым мы с тобойсейчас отправимся, он вознамерился взять ни много ни мало двадцать тысяч.

Сенька ахнул:

— Это что ж за люди, у кого такиеденьжищи можно взять?

— Евреи, — ответил Эраст Петрович,засовывая что-то в мешок. — У них недалеко от Хитровки давно уже выстроенасинагога. Нынешний генерал-губернатор девять лет назад, будучи назначен вМоскву, освятить с-синагогу не позволил и почти всех иудеев из белокаменнойвыгнал. Нынче же еврейская община снова окрепла, умножилась и добиваетсяоткрытия своего молитвенного дома. От властей разрешение получено, но теперь уевреев возникли трудности с б-бандитами. Упырь грозится спалить здание,выстраданное ценой огромных жертв. Требует от общины отступного.

— Вот гад! — возмутилсяСенька. — Если православный человек и жидовской молельни терпеть нежелаешь, возьми и спали задаром, а серебреников ихних не бери. Правда ведь?

Эраст Петрович на вопрос не ответил, тольковздохнул. А Скорик подумал и спросил:

— Чего они, жиды эти, в полицию ненажалуются?

— За защиту от бандитов полиция ещёбольше денег требует, — объяснил господин Неймлес. — Поэтому гвиры,члены попечительского совета, предпочли договориться с Упырём, для чегоназначили специальных представителей. Мы с тобой, Сеня, то есть Мотя, и естьэти самые п-представители.

* * *

— Чего мне делать-то? — свросилСенька, когда спускались вниз по Спасо-Глинищевскому.

Этот маскарад нравился ему куда меньше, чемпрежний, нищенский. Пока ехали на извозчике, ещё ничего, а как вылезли и зашагалипо Маросейке, их уже дважды “жидюками” обозвали и один оголец дохлой мышойшвырнул. Надавать бы ему по ушам, чтоб почём зря не вязался к людям, но из-заважного дела пришлось стерпеть.

— Что тебе делать? — переспросилгосподин Неймлес, раскланиваясь с синагогским сторожем. — Помалкивай дарот разевай. Слюни пускать умеешь?

Сенька показал.

— Ну вот и м-молодец.

Вошли в дом по соседству с жидовскоймолельней. В чистой комнате с приличной мебелью поджидали два нервных господинав сюртуках и ермолках, но без пейсов — один седой, другой чернявый.

Не похоже было, чтобы Эраста Петровича иСеньку тут ждали. Седой замахал на них рукой, сердито сказал что-то непо-русски, но, в каком смысле, и так было ясно: валите, мол, отседова, не довас.

— Это я, Эраст Петрович Неймлес, —сказал инженер, и хозяева (надо полагать, те самые “гвиры”), ужасно удивились.

Чернявый удовлетворённо поднял палец:

— Я вам говорил, что он еврей. И фамилияеврейская — искажённое “Нахимлес”.

Седой сглотнул, дёрнув острым кадыком. С тревогойпосмотрел на инженера и спросил:

— Вы уверены, что у вас получится,господин Неймлес? Может быть, лучше заплатить этому бандиту? Не вышло бы беды.Нам не нужны неприятности.

— Неприятностей не будет, — уверилего Эраст Петрович и сунул мешок под стол. — Однако д-два часа. Сейчаспоявится Упырь.

И точно — из-за двери запричитали — не поймёшькто:

— Ой, идёт, идёт!

Скорик выглянул в окно. Снизу, со стороныХитровки, неспешно приближался Упырь, дымя папироской и с нехорошей улыбкойпоглядывая по сторонам.

— Один пришёл, без колоды, —спокойно заметил господин Неймлес. — Уверен. Да и делиться со своими нехочет, больно к-куш хорош.

— Прошу вас, господин Розенфельд, —показал чернявый на занавеску, отделявшую угол с диванами (называется“альков”). — Нет-нет, только после вас.

И попечители спрятались за штору. Седой ещёуспел шепнуть:

— Ах, господин Неймлес, господин Неймлес!Мы вам поверили, не погубите! — и на лестнице загремели шаги.

Упырь без стука толкнул дверь, вошёл.Прищурился после ярко освещённой улицы. Сказал Эрасту Петровичу:

— Ну чё, жидяры, хрусты заготовили? Ты,что ль, дед, отслюнивать будешь?

— Во-перьвых, здравствуйте, молодойчеловек, — молвил господин Неймлес дребезжащим старческим голосом. —Во-вторих, не шарьте глазами по комнате — никаких денег здесь нет. В-третьих,садитесь уже за стол и дайте с вами поговорить, как с разумным человеком.

Упырь двинул сапогом по предложенному стулу —тот с грохотом отлетел в угол.