Войдя внутрь, мы поднялись наверх, где миновали столик, за коим утвердился мистер Блэквелл, собиравший, по сути дела, входную плату, каковую, однако, он полагал скромным вкладом в финансирование новой небывалой экспедиции профессора Ренелле.

– Доброго вечера, сэр, – сказал мистер Блэквелл, когда мы приблизились к столику. – Надеюсь, доклад вам понравится, и буду с нетерпением ожидать вашего мнения.

– Разумеется, я непременно поделюсь с вами впечатлениями, – отвечал я, вручая ему плату за вход.

Войдя в просторный лекционный зал, мы с Сисси прошли вперед, к столу с разложенными на нем предметами – очевидно, находками, сделанными в Перу: кое-какой керамикой, украшениями из перьев экзотических птиц, ярко раскрашенными тканями и несколькими фигурками из золота и серебра, изображавшими туземных животных.

– Как ты думаешь, может, это – ожерелье вождя? – предположила Сисси, указывая на странный плетеный шнур, от коего отходил целый каскад шнурков потоньше, с узелками, явно расположенными в определенном порядке.

– Мне представляется, что вождь скорее носил бы вот это, – я указал на золотую, дюймов пяти в ширину, хищную птицу с распростертыми крыльями, свисавшую с ожерелья из того же драгоценного металла. – А это, по всей вероятности, кипу. Помнишь сплетенный из шнурков и веревок предмет, описанный в книге Фернандеса?

Сисси кивнула.

– Да, по описанию действительно похоже. Но, думаю, вскоре мы все узнаем, – с улыбкой сказала она.

Мы заняли кресла во втором ряду. Соседние места быстро заполнились оживленно болтающей публикой. Очевидно, доклада профессора Ренелле с нетерпением ждали, и, вслушавшись в разговоры соседей, я узнал, что его считают отменным оратором, а следующая экспедиция, которую он намерен предпринять, вызывает в обществе немалый интерес.

За несколько минут до семи в зал, всем видом выражая абсолютную уверенность в себе, вошел сам профессор. Громко, словно бы специально затем, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание, стуча о паркет тростью, он двинулся по проходу сквозь толпу зрителей. За ним рысцой поспешал мистер Блэквелл и некто третий, кативший перед собою деревянный столик на колесах, на коем был установлен весьма изящный волшебный фонарь. Профессор Ренелле велел поставить его слева от стола, развернув к белой стене, обращенной к публике. Мистер Блэквелл хлопотал, пока все не было устроено к полному удовлетворению профессора, после чего нарочито откашлялся, прося тишины.

– Добрый вечер, леди и джентльмены! Добро пожаловать в Американское философское общество, первое научное общество нашей страны! – с помпою объявил мистер Блэквелл, что было исправно встречено бурными аплодисментами. – Рад сообщить: сегодня у нас в гостях профессор Фредерик Ренелле, исследователь древних культур Южной Америки, собиратель древностей и глава не одной экспедиции. Профессор Ренелле много путешествовал по Мексике и Перу, вдоль великой реки Амазонки и в отдаленные горные области этой чудесной страны. Сегодня он прочтет нам доклад о своем очередном перуанском путешествии через Чачапоясские горы в поисках затерянных городов Облачного народа!

С этими словами мистер Блэквелл отступил в сторону, поднял руки, зааплодировал, приветствуя профессора Ренелле, и мы захлопали в ладоши вслед за ним.

Но прежде, чем профессор успел начать доклад, дверь в задней стене отворилась, и в зал, драматически шурша юбками, вошла леди, чье появление было встречено негромким изумленным аханьем.

– Это же миссис Рейнольдс! – прошептала жена.

– Миссис Рейнольдс! Миссис Рейнольдс! – приглушенно зароптали вокруг.

Упиваясь всеобщим преклонением, актриса остановилась и окинула взглядом зал. Одета она была в бархатное платье цвета сирени, украшенное водопадами кружев и густо расшитое белыми шелковыми цветами. Прическу ее венчал фиалковый плюмаж, а бледное лицо ради такого случая, очевидно, было покрыто густым слоем белил, нанесенных рукою предприимчивой миссис Лэрд.

– Прошу прощения, профессор Ренелле, мы задержались, – объявила она.

Голос ее разнесся по всему залу, словно в театре. Профессор Ренелле бросил на леди злобный взгляд, но в следующий же миг скривил губы в фальшивой улыбке.

– Уверен, ваша задержка была неизбежна, – с долей сарказма, как раз достаточной для того, чтоб глаза актрисы сузились, сказал он. – Прошу вас. Места для вас зарезервированы.

Мистер Блэквелл помчался провожать миссис Рейнольдс к оставленному для нее креслу. Стоило ей углубиться в зал, как сердце мое дрогнуло: за нею следовал тот, кого я надеялся не видеть более никогда в жизни – мистер Джордж Рейнольдс, превратившийся в драматурга писец, не желавший мне ничего, кроме горя. Мало этого, мистер Блэквелл вел сию пару к двум пустовавшим креслам посреди первого ряда, прямо перед нами, и шансы на то, что Джордж Рейнольдс не заметит моего присутствия, были крайне малы. Все терпеливо ждали, пока актриса усядется, радуясь столь близкому соседству с «бесспорной королевой театральных подмостков», как она значилась на афишах, я же всем сердцем жалел, что не выбрал мест в задних рядах.

Очевидно, жена почувствовала мое волнение.

– Дорогой, давай сосредоточимся на деле, – прошептала она, нежно сжав мою руку.

Я согласно кивнул, что было сил стараясь последовать ее мудрому совету.

– Ну, а теперь, когда все на местах, – звучным, однако не слишком приятным из-за заносчивых интонаций голосом объявил профессор, – благодарю вас за то, что почтили мой доклад своим присутствием.

Взгляд его был свиреп и устремлен в публику, но не адресовался никому конкретно – казалось, передо мною лев, озирающий свое королевство. Пока он, заигрывая с аудиторией, изрекал расхожие банальности, я, не вслушиваясь в слова, изучал его внешность, исполненный решимости запомнить ее во всех подробностях. Черты его были ничем не примечательны, однако лицо так и лучилось надменностью. Одет он был превосходно: черный костюм, элегантная белая рубашка, дорогой, чрезмерно броский жилет в яркую сине-лавандово-золотую полоску, шейный платок заколот булавкой с крупным бриллиантом, туфли начищены до зеркального блеска, мизинец правой руки украшен перстнем с огромным темно-синим кабошоном[50] – возможно, лазуритом.

Наблюдения пришлось прекратить, когда профессор Ренелле перешел к волшебному фонарю. Засветив в нем аргандову лампу, он поднял руку и подал знак кому-то у задней стены. Люстра погасла, на миг оставив нас в полумраке.

– Земли Перу дики и крайне опасны. Нашему небольшому отряду пришлось целиком положиться на туземных проводников, указавших нам тропы, коими мало кто отваживался пройти. Путь был нелегок, однако исследование неведомого во имя науки окупало все тяготы и лишения сторицей.

Мгновение спустя на стене перед нами появилась картина, словно сошедшая прямо со страниц «Las Costumbres de la Gente de las Nubes». На переднем плане был изображен небольшой отряд путешественников – одни ехали на мулах, другие, с мачете в руках, шли впереди, а на фоне, вдали, высились изумрудно-зеленые Чачапоясские горы в окружении ярко-синего неба. Рисунок был выполнен мастерски и так искусно раскрашен – казалось, перед нами распахнулось окно в тот самый далекий мир.