и спаривалась с ними, и ряд других случаев необычной дружбы, например когда медведи играют с тиграми[462].

Словом, еще до того как ребенок научится читать, даже до того как он начнет говорить или понимать язык, такая принадлежность к группе, как раса и этнос, является отличительным признаком, на который он без труда обращает внимание безо всякого вмешательства со стороны взрослых. Но даже несмотря на то, что в нас с рождения заложена способность выделять принадлежность к основным группам, таким как общество и раса, наше восприятие этих групп включает гораздо большее число уровней, чем просто идентификацию признаков, подобно тому как муравьи определяют запах колонии. Как мы сейчас увидим, люди рассматривают категории живых существ, и людей в том числе, как проявляющиеся в самой их сути.

Человеческая сущность и «инопланетяне»

Примерно с трех месяцев младенцы начинают приписывать каждому живому организму сущность – фундаментальное нечто, составляющее его основу, которое делает живое существо тем, кто оно есть, а не чем-то другим[463]. Этот ментальный конструкт зафиксирован в космологии охотников-собирателей, которые, как анимисты, были убеждены, что духи организуют мир. Они считали, что животные, растения и сами люди наполнены сущностями. Например, аче в Парагвае думали, что ребенок получает свою сущность от мужчины, который обеспечивал мясом мать ребенка, когда тот был в ее утробе[464].

Люди приписывают сущность разным видам живых организмов, исходя из того, как они выглядят и ведут себя. Но значение имеет именно сущность, определяющая эти черты, а не сами черты. Так мозг справляется с противоречиями. Ребенок без проблем воспринимает идею о том, что стул можно превратить в стол, если отрубить его спинку, но знает, что живые существа другие: бабочка остается бабочкой даже с оторванными крыльями; лебедь, выращенный утками, – по-прежнему лебедь.

Мы действуем так, будто отличительные признаки лебедей встроены в сами молекулы их организма. Генетики говорят о ДНК лебедей, поддерживая эту точку зрения; однако гены подвержены мутациям и дают возможность для превращения, скажем, когда один вид лебедей эволюционирует в другой. Люди, с их убеждением, что сущности неизменны, не допускают таких промежуточных вариантов. В экспериментах дети воспринимают картинку, на которой лев превращается в тигра, как изображение животного либо одного, либо другого вида, но не обоих сразу, даже несмотря на то, что каждый ребенок по-своему видит, в какой момент происходит это переключение при изменении облика кошки[465]. Сущности тщательно распределяют живых существ по категориям, к которым, как мы думаем, они принадлежат.

Я считаю, что именно эта особенность отличает общества – конечно, в том виде, в котором они существовали у первых людей, – от большинства современных групп. Участие в книжном клубе или команде по боулингу не обязательно, и никто не предполагает, что чей-то выбор супруга будет ограничен каждой из этих групп. Мы также не ожидаем, что архитекторы и адвокаты поднимут бунт или объявят друг другу войну, как подчеркивает антрополог Франсиско Хиль-Уайт[466]. Но это не исключает возможность того, что некоторые люди преданы своей вере или команде «Нью-Йорк Янкиз» больше, чем своей стране[467]. При этом футболку «Янкиз», одежду гота или рабочую униформу можно отбросить, не разрушая наше представление о том, кем является человек: страстно увлеченным болельщиком или представителем молодежной субкультуры, проходящим через определенную стадию. В отличие от описанной выше картины начиная с трехлетнего возраста люди рассматривают свое общество и свои расу или этническую принадлежность как неотъемлемые и неизменяемые признаки идентичности, закрепленные постоянно через сущность, так же как и признаки вида[468]. Не в пример многим помолвкам, национальность или этническая принадлежность остается с нами до тех пор, пока смерть не разлучит нас. Одним словом, для нас они естественны.

На этой основе единый вид – человек – распадается на множество. К чужакам – людям, принадлежащим к другим обществам (а в наши дни – и к другим этносам и расам), – относятся так, будто они представляют собой совершенно иные существа. Их маркеры передаются их потомкам так же надежно, как признаки, отличающие лебедя от утки, поэтому их принадлежность сохраняется со временем. Даже в этом случае, поскольку общества и этническая принадлежность воспринимаются как укоренившиеся глубоко – что называется, находятся в крови, – мы допускаем возможность, что человек, который выглядит как член одной группы, является частью другой, точно так же, как мы способны принять, несмотря на облик, что киты – это млекопитающие, а не рыбы. Для того чтобы считать, что странный человек принадлежит к нашей группе, мы должны быть убеждены, что его или ее родителями являются члены нашей группы, а его или ее дети тоже будут членами этой группы. Мы можем попытаться скрыть нашу родословную, с головой окунувшись в образ жизни другой группы, но какой бы сложной ни была маскировка, любой более осведомленный человек будет чувствовать, что наша сущность остается прежней. Избавиться от нашей сущности почти невозможно, это настолько же абсурдная затея, как попытка научить птенца лебедя быть утенком.

А как же люди, которые входят в другую группу, вступив в брак или попав в приемную семью, подобно лебедю, усыновленному утками? Несмотря на то что к таким членам семьи могут относиться с любовью, их путь к полному принятию может стать долгим и трудным. Разоблачая их внутреннюю сущность, наш орлиный глаз по-прежнему определяет отличия, например у потомков иммигрантов. Даже родившиеся в смешанных браках, заключавшихся на протяжении нескольких поколений, могут не влиться в общество полностью[469]. Это также объясняет, почему, несмотря на то что американцы используют термин «межрасовый» для обозначения человека, родители которого принадлежат к разным расам, на фоне доминирования белых в Америке ребенка белой женщины и афроамериканца будут считать афроамериканцем, независимо от того, насколько светлым будет оттенок его кожи. Такая точка зрения когда-то официально называлась «правилом одной капли крови»: человека даже с малейшим следом негритянской крови в родословной относят к чернокожим.

Порядок из хаоса

Невзирая на свойственную современности одержимость расовыми группами, реальные физические различия не являются единственными показателями идентичности. Человек с «каплей черной крови» может быть таким же белокожим, как любой представитель белой расы. И к недоумению чужаков, пытающихся разобраться в бесконечном конфликте израильтян и палестинцев, люди, вовлеченные в это противостояние, выглядят очень похожими: раввины у харедим и имамы у исламистов даже щеголяют одинаковыми бородами. Данные генетики доказывают, что эти люди принадлежат к одному небольшому племени, то есть обладают сходством, которое они сами, вероятно, признали бы с трудом[470].

Однако физические различия,