– Я боюсь, что меня могут схватить ночью и я уже никогда не увижу сестер.

– Вам нужно активно сражаться со страхом. И не только вам. Всем нам. Страх хорош до тех пор, пока побуждает нас к действиям. Если же он нас парализует, с ним нужно бороться.

Элен снова задумалась. Ненавязчивое сочувствие Джека ободрило ее, и она спросила:

– А вы, Джек, чего боитесь?

– Я боюсь, что нацисты гораздо злее, чем мы думаем. Рано или поздно все это вырвется наружу… Но не попытаться ли нам снова уснуть?

– Сомневаюсь, что у меня это получится.

– Когда мне не спится, я мысленно читаю стихи, которые учил в школе, пока не провалюсь в сон.

– А я себе пою, – засмеялась Элен.

– Так, может, споем вместе? Разумеется, вполголоса.

Элен, как и отец, хорошо пела, но никогда не демонстрировала свой голос и не пела перед малознакомыми людьми. Но сейчас, набрав воздуха, она запела. Джек уже не казался ей малознакомым человеком. Наоборот, в ней крепло ощущение, что она хорошо его знает.

Утром Элен разбудил переполненный мочевой пузырь, требовавший опорожнения. Она осторожно встала, стараясь не потревожить спящего Джека. Из окошка в крыше на его лицо падали лучи утреннего солнца. Невдалеке от матраса Элен заметила металлическое ведро, однако постеснялась им воспользовалась. Она подергала основную дверь сарая, которая, конечно же, была заперта снаружи. Почувствовав себя в западне, Элен досадливо чесала затылок и уже собиралась облегчиться в ведро, но затем вспомнила про боковую дверцу. Она поспешила туда, отодвинула засов и оказалась на полянке, окруженной деревьями. Войдя под их тень, она присела и облегченно вздохнула, радуясь, что так быстро нашла решение.

Встав, она подняла руки над головой и неспешно втянула в себя прохладный утренний воздух. Она огляделась вокруг, наслаждаясь мирным пейзажем. Вдали слышался шум просыпавшейся деревни: лаяли собаки, перекликались дети, стрекотал мотоцикл. Было так приятно слышать успокаивающие звуки обычной жизни. Она послушала еще немного. И что теперь? Будить Джека или идти в дом священника, где их, возможно, ждет завтрак? Элен выбрала второй вариант. Внутри ее еще сохранялось тепло ночи, проведенной рядом с Джеком. Но она не знала, как он себя поведет, когда проснется. В мозгу кружились слова, которые она могла бы произнести. Поблагодарить его за то, что согласился вызволить Мари? Или просто спросить, хорошо ли ему спалось? А может, просто разбудить, сделав бесстрастное лицо?

Огибая сарай, Элен увидела Мари. Та с улыбкой пожелала ей доброго утра и добавила:

– Я уже шла отпирать вас.

– Я вышла через боковую дверь. Джек еще спит.

– Иди в дом, а я разбужу его.

Элен прошла через двор, где с десяток тощих кур копались в сухой земле. Неподалеку на пятачке пожелтевшей травы паслась привязанная к столбу коза. Повернув дверную ручку, Элен попала в просторную кухню, какие обычно встретишь в усадебных домах. Даже пол здесь был традиционным, выложенным из красных плиток. Расторопная служанка священника приготовила кофе. Когда Элен входила, женщина доставала из духовки противень. В кухне витал запах выпечки, дыма, табака и вина.

– Как вкусно пахнет, – сказала Элен.

Потолок был низким. С его закопченных балок свешивались медные кастрюли, сковороды и прочая утварь. Напротив плиты Элен увидела большой круглый каменный очаг, где не было ни дров, ни золы. Служанка молча кивнула ей, налила чашку кофе и положила на тарелку пару испеченных булочек.

– Спасибо. Завтрак только для меня?

– Для вас, вашего мужа и вашей подруги.

В этот момент вернулась Мари, а с ней заспанный Джек. Он тер глаза, еще не успев причесаться, но зато улыбался во весь рот.

– Доброе утро, – пробормотал Джек, потрепав Элен по плечу.

Она улыбнулась, ловя на себе взгляды Мари и служанки.

За завтраком говорили мало. Когда Мари высказала желание прогуляться и размять ноги, Элен с удовольствием к ней присоединилась.

Они прошли на полянку за сараем и дальше, где солнце, проникая сквозь листву, рисовало на траве движущиеся узоры. Шли молча. Под ногами пружинила земля, хрустели прутики и сухие листья папоротника. Пахло землей и новой порослью. Листва на дубах была пока ярко-зеленой, а небо в просветах между деревьями – голубым и безоблачным. Пройдя еще немного, они услышали шум ручья и шелест травы под ветром. Остановившись, обе наслаждались утром, стараясь не думать о том, что ждало их впереди.

– Пора возвращаться, – нарушила молчание Мари.

– Жаль, что нельзя здесь остаться.

– Идем, – заторопилась Мари, коснувшись руки Элен.

Ветер усилился. В листве порхали птицы. Вокруг росли громадные папоротники и белые цветки.

– Вы никому не говорили? – спросила Элен, когда они возвращались к дому священника.

– Уго, разумеется, знал. Он с самого начала уговаривал меня отправиться в Англию или Америку. Это я отказывалась, утверждая, что мы пересидим.

– А что случилось с вашими родными?

– Ты же знаешь, я родилась не в Перигоре. Как и твоя подруга Виолетта, я парижанка. Когда мы с Уго поженились, я переехала к нему.

– А ваша семья осталась в Париже?

– Да. Родители и младший брат Жак. Мама, как и я, никогда не была ортодоксальной еврейкой. Отец у меня католик. Он работал зубным врачом.

– Где они сейчас?

Мари печально покачала головой:

– Депортированы в самом начале войны.

– Как это ужасно.

– Я сама не знала. Спасибо моей старой школьной подруге. Она написала и сообщила. Даже это было рискованным. Если бы письмо перехватили, боши узнали бы и обо мне.

– И все-таки они докопались. Каким образом?

– Не знаю. – Мари опять покачала головой. – Мои родители уже в преклонном возрасте, а у мамы и до войны было слабое здоровье. У нее больные легкие. Поездка в жутком товарном вагоне, где людей везут, как скот, могла быстро ее доконать.

– А ваши отец и брат?

– Оба сильные. Брат так и не женился, что избавило его от лишних тревог. Он присматривал за родителями, хотя на его месте должна была быть я. – (Элен взяла ее за руку.) – Но мы слушаем новости из Англии. Разумеется, тайком. Там говорят такое… Ум отказывается понимать.

– Значит, вы думаете, что…

– Да. Боюсь, все трое уже мертвы. У меня сердце разрывается при мысли, что с дорогими мне людьми обошлись как с отбросами. Ты знаешь, что немцы сравнивают евреев с насекомыми-паразитами?

Элен покачала головой:

– Надо верить в лучшее будущее. Когда-нибудь весь этот кошмар останется позади.