Таргитай поймал на лету, проговорил с большим чувством:

— Сохраню на память! Это будет моим оберегом в долгом иопасном пути!

Мрак кивнул Олегу, они медленно пошли между деревьями. Мракоглянулся на Таргитая, сказал досадливо:

— Для него важнее соврать, чем поесть! А поесть любит.Олег, в мешке что-нибудь осталось?

— Корочка хлеба от ковриги мудреца.

— Ломай на двоих.

— А Таргитай?

— Таргитай и у мертвого выпросит. А уж девка ему всеотдаст, себя — в первую очередь. Бабы всегда к нему липли, помнишь? Даже если уних рыбьи хвосты вместо ног. Что в нем находят, как думаешь?

— Песни, — ответил Олег, подумав.

Мрак тоже поразмыслил, согласился:

— Да, песни в нем рождаются как головастики в болоте.

Возле крайних деревьев опасливо выглянули в жаркую Степь.Здесь стволы были непривычно голые, без толстых шкур мха. Под палящим солнцемчерез высокую траву удалялись всадники. Фагимасад ехал замыкающим, частооглядывался. Внезапно он неуловимо быстрым движением выхватил лук.

Мрак отшатнулся, но стрела Фагимасада ушла прямо вверх. Намиг сверкнуло блестящее жало… Затем из синевы выпал крохотный небесный певец.Стрела просадила худое тельце насквозь.

— Меткий, — сказал Мрак настороженно, —ничего не скажешь… Но птаху зашиб зазря. Не по мужски злость на детях даптахах… Свисти Тарху! Хватит язык с бабой чесать, хоть и с берегиней. Что глазадурням отвела — спасибо, но убегать все равно надо.

Они прокрались на другую сторону гая. Теперь между ними истепняками были деревья. Таргитай догнал их, щеки горели как маков цвет, а губыпокраснели и вздулись, как переспелые вишни. Мрак осуждающе покачал головой, носмолчал.

Они бежали через Степь, часто ныряя в заросли высокой травы,однажды продрались через колючие кусты. Таргитай и Олег бежали плечо в плечо,не оглядываясь. Мрак трусил за ними следом, посматривал по сторонам и черезплечо назад, вдруг выругался с какой-то непонятной тоскливой злостью. Таргитайневольно перешел с бега на шаг, оглянулся, уже предчувствуя беду.

Далеко позади в Степи полыхал жаркий огонь. черный столбдыма поднимался до самого неба, расползаясь багрово-сизым облаком. Вокругисполинского костра по кругу носились едва заметные всадники, без нужды металив полыхающие деревья факелы.

— Фагимасад, — проронил Мрак со злостью. —Вернулся, гад степной… Отомстил деревьям!

Таргитай повернулся к Мраку, закричал обвиняюще:

— Ты чуял!.. Потому так торопил уйти!

— Я разве волхв? Я не чуял, я знал. Этот горбоносый нетерпит отпора ни от людей, ни от деревьев. Серьезный вражина.

А Олег сказал печально:

— Я читал, что некий царь велел наказать плетями море,что не подчинилось ему…

Таргитай ощутил резкую боль в груди. Ладонь дернулась,накрыла левую сторону, там стучало, словно задыхалось в огне, его сердце.

— Берегиня! — вскрикнул он. — Она же… онапогибнет!

— Уже, — бросил Мрак. Он развернул Таргитая итолкнул в спину. Тот пробежал несколько шагов, круто развернулся. Его глаза свеликой тоской смотрели на полыхающую рощу.

— Мрак…— произнес он решительно, — я долженвернуться. Она могла еще не погибнуть.

Олег обнял за плечи, повел силой. Таргитай тряс головой, слезымешали видеть. Ноги не чувствовали земли, зато видел, как в страшном жарузадыхается нежная зеленоглазка, спасшая им жизни.

— Нет! — вскрикнул он яростно. — Я так немогу! Пустите!

Мрак коротко кивнул волхву:

— Ладно, если у тебя не получится…

Он выдернул секиру, зловеще взвесил на руке, повернувобухом. Олег с силой сдавил плечи Таргитая, потащил вперед. Сзади трещала травапод сапогами Мрака. Тот нес, судя по всему, секиру в руке, готовый оглушить,волочить беспамятного.

Наконец Таргитай вытер слезы, размазывая по лицу, всхлипнулв последний раз, судорожно вздохнул, как после долгого плача.

Мрак снова кивнул Олегу, тот смотрел на певца с жалостью, аоборотень сказал с издевательской благожелательностью:

— Ничо, ничо… Больше поплачет, меньше пописает… В гаеон постеснялся перед берегиней, а здесь, в голой Степи… гм… ни деревца, низабора…

— Да, — согласился Олег, подумав. — Слезы —великое решение.

Таргитай снова всхлипнул, уже от жестокости,несправедливости. Мрак жесток, бесчеловечен, он — зверь, но чтобы так говорил иОлег… Он заплакал, внезапно все поняв. Оба отвлекают его, принимают гнев насебя, только бы он не думал о горящем гае, не так страдал…

— Сами вы дураки, — сказал он сдавленно. —Человек, когда страдает… больше всего человек.

Они выбрели на дорогу, и Мрак сразу перешел на бег.Утоптанная земля звенела под ногами, ни травинки, ни камешка — копыта конницывбили, втоптали, превратили в камень. Бежать легко, трава не цепляется за ноги,но с конными воинами Фагимасада позади — гибель. Тот не остановится и передпотерей половины коней, что поломают ноги в норках хомяков. Ни перед чем неостановится!

Ветер постоянно сдувал пыл, невры бежали по дороге легко,лишь косились на обочины, где трава шелестела жесткая, полумертвая. В Лесулюбое растение, даже померев, не высыхает так жутко. А здесь еще вроде быживое, но пробуравливает спекшуюся землю, как коловорот, стебли выпускаеттвердые, как древко секиры, и острые, как лезвие!

В полдень, когда солнце жгло особенно сильно, устроилипривал. Таргитай попробовал выдрать куст для костра, приняв за мертвый.Измучился, пытаясь выдернуть из земли, потом попробовал перекрутить стебель, нотот, измочаленный, свертывался в узел, но держался, ни одно волоконце нелопнуло. Наконец, осатанев от обиды, Таргитай сбегал за секирой, двумя ударамисрубил у самой земли, словно мстил за свои муки. Боялся, не загорится, ведьживое еще, но вспыхнуло жарким пламенем, бересте впору.

После обеда вышли на ту же дорогу. Едва дальнозоркий Мракзамечал скачущих всадников, тут же сходили, залегали в траве. Всякий раз спинаТаргитая напрягалась, словно туда вонзались стрелы или же, с хрустом ломаяпозвонки, всаживалось лезвие копья. Трава высокая, но редкая, листья узкие, аесли степняк остановит коня, чтобы на обочине сходить по нужде? Правда, волхвуверяет, что те проделывают это, не слезая с коней, на скаку, но Таргитайотказывался верить. Он сам однажды пробовал помочиться лежа, так взопрел оттщетных усилий, но ничего не получилось.

На привале и даже на дороге Олег заглядывал в книгу, мрачнелвсе больше. Таргитай все реже вынимал сопилку. Песни складывались печальные,тревожные, а прежние — веселые да шаловливые — не пелись вовсе. Он пытался,разевал рот, но веселье не шло, тужился зря. Лишь Мрак над умственными загадкамиголову не сушил — хватало забот с двумя неумехами, шныряющими степняками,редкой добычей, схованками на ночь…