С тех пор она ходила в «Кэверн» почти каждый вечер, но вскоре поняла, что ей, с ее фанатичным преклонением, до многих фанаток очень далеко. «Они обычно толклись у „Кэверн“ с утра до вечера — вдруг появятся „Битлз“? Выходили с дневного концерта и еще полдня простаивали в очереди на вечерний. Риччи с мальчиками как-то раз проходили мимо в полночь — а поклонники уже занимали очередь на завтра. Ребята купили им пирожков. Просто ошалели от такого.

Целью было протиснуться как можно ближе к первому ряду, чтобы самим увидеть „Битлз“ и себя показать. Я никогда не вставала в очередь раньше чем за два-три часа до открытия „Кэверн“. Боялась. Девчонки ссорились и дрались между собой… Когда открывались двери, стоявшие первыми врывались внутрь, сметая всех на своем пути.

Пока играли группы на разогреве, девчонки сидели в бигуди и джинсах. Но ближе к выходу „Битлз“, если, скажем, девчонки приходили вчетвером, они по очереди ходили в туалет с косметичками — переодевались и красились. И когда появлялись „Битлз“, в зале все как с картинки, словно только что зашли.

Отчасти, видимо, дело в сексе, отчасти в музыке. Вот что их заводило. Девчонки просто умирали, так им хотелось обратить на себя внимание, познакомиться с кем-нибудь из битлов. Или нет — дело во всем, что там творилось. Когда группа выходила, начинался ужас, дикие вопли. Все просто с катушек слетали».

Когда Морин встречалась с Ринго, ей приходилось держаться в сторонке.

«Иначе меня могли просто убить. Остальные девушки были отнюдь не дружелюбные. Запросто воткнули бы мне нож в спину. То, что „Битлз“ не женаты, составляло часть их имиджа, и каждой девчонке чудилось, будто у нее есть шанс. Постоянные подруги битлам не полагались.

Кое-кто, конечно, в итоге прознал. Приходили в парикмахерскую, где я работала. Ну а куда мне было деваться? Надо их стричь. А потом они угрожали: „Еще раз увидишься с Ринго Старром — пеняй на себя!“ Толкали меня на улице, звонили и грозились — дескать, мой брат тебя убьет.

Однажды ребята играли в „Локарно“. Ближе к концу Риччи сказал: иди на улицу, подожди меня в машине, чтоб никто не видел. Я сижу в машине, и тут подходит эта девчонка. Наверное, проследила за мной.

Она спрашивает: „Ты встречаешься с Ринго?“ Я отвечаю: „Нет, что ты. Он просто друг моего брата“. — „Врешь. Я же видела, как ты с ним говорила“. А я забыла стекло в дверце поднять. Оглянуться не успела, а эта девчонка сует руку в окно и расцарапывает мне лицо. Кричит, визжит, поливает меня отборными словами. Ну, думаю, все. Сейчас меня прирежут. Но все-таки успела поднять стекло. А иначе она открыла бы дверцу и убила меня».

Казалось бы, Джорджа Мартина от социального статуса, вкусов и происхождения «Битлз» отделяют световые годы. Но этот высокий киношный красавец с манерами преподавателя элитарной школы и речью диктора Би-би-си когда-то был таким же скромным парнем из рабочей среды.

Он родился в 1926 году в Холлоуэе, Северный Лондон, в семье плотника. Сначала учился в колледже иезуитов в Стэмфорд-Хилл, а затем, когда родители переехали в Кент, — в школе района Бромли. В семье не было музыкальных традиций, и в детстве Мартина музыке не обучали, но он выучился играть на фортепиано на слух и в шестнадцать лет организовал школьный танцевальный ансамбль.

В войну отслужив в воздушных силах флота, Мартин в 1947 году демобилизовался в звании лейтенанта. Чем заниматься, он совершенно не представлял. Кто-то услышал, как Мартин играет на фортепиано на концертах в воинских частях, и благодаря этому человеку Мартин поступил в музыкальную школу Гилдхолл. Он проучился там три года, вторым инструментом выбрав гобой. Окончив школу, Джордж одно время выступал гобоистом, но не поднялся выше оркестровой ямы и воскресных концертов в лондонских парках. В конце концов его уволили — сочли, что он недостаточно хороший музыкант.

В 1950 году подвернулась должность ассистента менеджера по подбору артистов в «Парлофоне», одном из филиалов концерна EMI. Тогда Мартин даже не знал, что означает эта аббревиатура. Расшифровывается она как «Electrical Musical Industries»; сейчас EMI — крупнейшая звукозаписывающая компания.

На работу Мартина взяли благодаря классическому музыкальному образованию, однако поручили ему легкую музыку и джаз. Репертуар был широк, но довольно скучен. «В то время „Парлофон“ был бедным родственником по сравнению с любимцами EMI — HMV и „Коламбией“. В 1950-м, когда я пришел, мы еще писали на воске».

«Парлофон» купили в Германии прямо перед войной. После поглощения он толком ничем не прославился, и Джордж Мартин, как и многие сотрудники компании, не ожидал, что компания протянет долго.

Логотип «Парлофона» «£», обозначающий фунт стерлингов, не имел отношения к заработанным компанией миллионам фунтов. Это просто витиеватая «L», первая буква фамилии ее основателя Карла Линдстрёма.

Зарплата у Мартина в EMI была очень скромной — 7 фунтов 4 шиллинга 9 пенсов в неделю. В поисках дополнительного заработка он временами играл на воскресных концертах в парках и устраивал выступления оркестров в школах.

Он все больше занимался популярной музыкой. Первыми его звездами стали Боб и Альф Пирсоны, певшие про «My Brother and I»[102]. Он также записывал The Five Smith Brothers[103] и шотландскую народную танцевальную группу Jimmy Shand and His Band — их «The Bluebell Polka» до сих пор хорошо раскупается[104]. А также джаз — Джонни Дэнкворта и Хамфри Литтелтона.

Сегодня кажется, что долгоиграющие пластинки были всегда, но в начале пятидесятых они стали великим новшеством. «В EMI спохватились очень поздно, только в 1954-м. Не знаю, почему они так долго спали. „Декка“ начала их выпускать уже в 1952 году. Сами понимаете, как мы отставали».

В начале пятидесятых производство грампластинок в Англии было рутинным традиционным бизнесом. Все равно что ежемесячные журналы издавать. Каждый месяц компании вроде «Парлофона» выпускали десяток новых пластинок — это называлось ежемесячные тиражи. План составлялся на два месяца вперед. Состав был строго сбалансирован. Из десяти пластинок две — классика, две — джаз, две — танцевальная музыка, вроде Виктора Сильвестра[105], две с мужским вокалом и две с женским. Категории популярной музыки просто не существовало. «О поп-музыке и речи не шло. Только классика, джаз, танцевальная музыка и вокал».