– Вы?

– Я. Не сам, конечно. Но закон есть закон, и вам от него не уйти. Ежели останетесь вором. Когда я выйду на свободу…

– Вы сначала выйдите!

– Когда я выйду, тут вместо трипотажа[105] с арестантскими деньгами будет пепелище. Советую не мешать мне, а помогать. Ну?

– Поражаюсь! – вскочил Курган-Губенко. – Поражаюсь вашей наглости и самоуверенности. Сидите в одной с нами камере, лишены всех прав и преимуществ. А ведете себя как принц со своими вассалами. Я ворую? А вы? Вы человека убили! В сто раз хуже любого воровства. А туда же… И меня стыдить? В чужое просо не пихай носа!

– Стало быть, вы не послушаете моего совета?

– Ступайте прочь! Вы такой же арестант, как и я. Слезьте уже с облака на землю, оно существует лишь в вашем раздувшемся воображении. Человечишко мышиного горизонта!

На этих словах в камеру вбежал Огарков и закричал, размахивая газетой:

– Ура! Ура!

– Опубликовали? – догадался Алексей Николаевич.

– Да, в сегодняшнем номере «Нового времени». Вот, глядите.

Николай Викторович развернул газету. Лыков присмотрелся: действительно, на третьей полосе, в «подвале». «Заживо погребенный. Из жизни сыщика N». И подпись в конце – Н. Факелов.

– Поздравляю, – крепко пожал он руку новоиспеченному автору. – А денег-то дали?

– Двадцать пять рублей, – срывающимся голосом сообщил помощник пристава. – Сам Меньшиков прислал мне письмо вместе с гонораром. А там такие слова… Вот, глазам не верю. С ума можно сойти.

Лыков прочитал послание от знаменитого журналиста. Тот писал Огаркову, что у него бойкое перо, что читатели любят детективные рассказы и «Новое время» с удовольствием возьмет другие тексты Николая Викторовича, буде они появятся.

На радостях Огарков-Факелов купил втридорога с рук бутылку рябиновой на коньяке и отдал ее в общее пользование. Как раз явился припозднившийся Пакора, и трое бывших полицейских быстро истребили настойку. Курган не участвовал в распитии – он ушел из камеры неизвестно куда и вернулся лишь к отбою.

Лыков уже праздновал победу. Сапожное отделение добилось честных показателей, Сахтанский присмирел, побитый «иван» прятался в своем коридоре… Еще немного, и воровству конец. Но фартовые сумели ответить.

Сначала в бане ранили Ребуса. Сунули нож в бок, так, чтобы не убить, но сильно напугать. А на другой день атаковали Лыкова.

В благородном отделении проводили санитарную обработку камер. Делалась она по старинке. Лыков видел такое в восемьдесят третьем году, когда шел по этапу в Забайкалье. К его удивлению, способ дезинфекции с тех пор не изменился.

Утром после завтрака Федор отправился на работы, Курган-Губенко тоже куда-то делся. Лыков с Огарковым сидели в камере вдвоем. Вскоре их попросили «погулять». Арестанты начали заклеивать полосками бумаги оконную раму и щели в дощатом полу. Затем принесли два ушата с водой и поставили их посреди помещения. Огарков хотел уйти сочинять в библиотеку, но Алексей Николаевич уговорил его остаться. Сказал: это пригодится вам при описании тюремного быта.

Они стояли в коридоре и наблюдали за работами. Вскоре дезинфекторы бросили в ушаты раскаленные кирпичи, камера стала наполняться паром. Лыков глазел, а в голове у него вдруг ни с того ни с сего возникла фраза, сказанная во сне Федором Ратмановым: «Бойся черного человека». Кого же Буффало имел в виду? У Пашки Адуя черные волосы. И Жежель тоже не блондин.

По коридору уже тащили в их сторону кувшин и таз. Сыщик пояснял помощнику пристава:

– В глазурованных тазах хлорная известь, а в таких же кувшинах – соляная кислота. Сейчас ребята их смешают и убегут. Дверь в камеру запрут, и шесть часов ждем… Образуются ядовитые пары. На каждую кубическую сажень требуется три фунта хлорной извести и шесть фунтов крепкой соляной кислоты. Клопам с блохами это сильно не…

Вдруг Лыков боковым зрением заметил, что один из носильщиков неожиданно ускорился. Сыщик развернулся. Жгучий брюнет лет сорока, отстранив от себя кувшин, буквально летел на них. Вот тебе и черный человек… В последнюю секунду, оттолкнув стоявшего рядом Огаркова, Лыков метнулся в сторону.

Он ударился плечом о стену и увидел, как, словно в замедленной фильме, нападавший выплеснул содержимое кувшина туда, где только что стояли полицейские. А потом нарочито споткнулся и рухнул на пол. Растянулся и закричал от боли, поскольку угодил в лужу им же разлитой кислоты.

– А-а-а!!!

Со всех сторон к ним побежали надзиратели. Коридорный схватил чернявого за ноги и выволок из лужи. Тот держал кверху ладони, на которых уже вздулись волдыри.

– А-а… Мать твою не замать!

Коридорный посмотрел на сыщика и крикнул, перекрывая вопль пострадавшего:

– Горе-то какое! Обжегся парень. Правду говорят, пора этот дедовский способ запретить.

– Так ему и надо. Он хотел на меня плеснуть своей химией.

– Да ну? А по мне, так случайно. Долго ли споткнуться?

Алексей Николаевич поднял чернявого с пола и наклонился к нему:

– Скажи, кто тебя нанял.

Но тот лишь скулил. Плюнув, «командированный» отошел в сторону. Там переступал с ноги на ногу Огарков, бледный от пережитого.

– Алексей Николаевич, чудом ведь спаслись, а? Что это было?

– Покушение, Николай Викторович, вот что.

– Покушение? На меня? Я знал, что так и будет… Темные силы мстят.

Лыков рассердился: кому нужен этот бумагомарака? Какие еще темные силы? И попробовал объяснить:

– Нет, вы просто рядом стояли. Целили-то в меня. Это татебный коридор, сволочи. Мстят.

– Ой. Но ведь и я едва не пострадал.

– За компанию со мной – да. Вот такова на самом деле служба в полиции. Вам не приходилось еще видеть ее изнаночной стороны? А меня уже столько раз пробовали убить, что и считать перестал.

Тут из сборной появился старший надзиратель Непокупной:

– Что случилось?

– Дезинфектор в кислоте обварился, – пояснили ему.

– Не случайно обварился, а хотел меня обварить, – упрямо сказал Лыков. – Только не вышло.

– Ничего такого не было, – влез коридорный. – Я все хорошо видел. Он просто споткнулся.

– Ты смотрел издалека и со спины, а я видел его лицо. Это было покушение!

Старший надзиратель взял сыщика под руку и вежливо отвел в сторону.

– Ваше высокородие, ну зачем вам скандал? – шепотом спросил он Лыкова. – Его слово против вашего. Не докажете. А меня заставят рапорт подать. Выйдет так, что вы раздуваете несчастный случай в свою пользу. То-то Сахтанский обрадуется.