Уже и сам не понимал — по кому или по чему? По Лене или по Ксюше? Или вообще — по той своей жизни, которую уже не вернуть и лучше которой у него никогда уже не будет — знал как-то…

После кладбища записался к психологу — мужику возрастом чуть старше его. Тот внимательно выслушал Вадима — он подробно описал ему свои отношения с Еленой. Мужчина дал ему выговориться, задавая короткие наводящие вопросы, потом они обсуждали темы будто бы отвлеченные. Он словно прощупывал клиента, потом опять задавал вопросы по существу. Из этой беседы Вадим четко вынес одно — его отношения с Еленой тем его волевым решением не прекратились бы.

— Токсичные, никуда не ведущие… но в чем-то бесконечно комфортные для вас, так же? Вас бы тянуло опять и опять — увидеть, коснуться. Приятное общение, не обремененное бытом, восхитительная близость… и до нее дошло бы, не сомневайтесь, от вас уже мало что зависело. Вы уходили бы от нее и возвращались раз за разом, выискивая лазейки и обманывая жену и свою совесть. Это настоящая зависимость. И вот так скоропостижно… уйдя, Елена нечаянно освободила вас от нее. Что касается метаний по поводу правомочности или неправомочности мужского выбора между двумя женщинами… У вас ведь было время подумать тогда — хоть и сто раз. Когда вы назначали первую встречу, шли на нее или ехали по улице, поднимались в лифте… В любой момент можно было прекратить и уйти, но вы этого не сделали. Между семьей и своей… прихотью, вы уже тогда выбрали свое, выбрали себя, а не семью. Вам решать, как это назвать — выбором или изменой. Извините… это непрофессионально — обличать, в некотором роде… — отстраненно помолчал мужчина, — просто свежо еще… я был на вашем месте.

— И чем все закончилось?

— Разочаровался. И опоздал. Если есть такая возможность, постарайтесь успеть.

Вадим не принял его слова на веру, и никто не принял бы. Потому что каждому нужно осознать самому, пережить, переболеть, понять, ощутить на своей шкуре неминуемость или необходимость того или иного действия. Но толчок был дан — он думал, долго думал. Стал звонить Ксюше сам, жадно вслушиваясь в ее голос и не решаясь заговорить о чем-то, кроме Яны. Задавал вопросы… записывая их перед этим, потому что во время разговора думалось о чем угодно, но не о рисовании в садике и интересе Яны к фигурному катанию. Это вообще был бред — принимать во внимание детский интерес к чему бы то ни было в таком, почти неосознанном еще возрасте.

Женщин этой зимой у него не было — доступными брезговал, а достойные как-то не встречались или просто он не искал их. А если искал, то не там. Так что… сбрасывал напряжение кулаком, гоняя порноролики.

Прошла зима, весна, наступило лето… Чуть забылось, немного улеглось, немного иначе воспринимались теперь слова психолога и ненормальность такого своего существования становилась для него все очевиднее. Если бы сейчас его подтолкнула мать, возможно он и решился бы на что-то, но Наталья Владимировна молчала, помня его резкий отпор. В конце концов, ее сын уже взрослый мальчик и каждый сам делает свою жизнь. Что хотела — она сказала. Не захотел услышать — его дело.

В конце июня в Подмосковье стояла ужасная жара. С климатом вообще последнее время творилось что-то неладное. Вернувшись вечером с работы, Вадим закупорил помещение, врубил кандей и пошел принять холодный душ. В одних домашних шортах раскинулся на неубранной кровати и блаженно затих. Но дверной звонок вырвал его из состояния прохладной полудремы.

Он прошел в прихожую и, не глядя, распахнул дверь. Неожиданно… Перед ним стоял молодой человек, скорее всего — араб и очень… да — необыкновенно приятной внешности. Вадим умел видеть и ценить красоту в любых ее проявлениях — музыка, картины, скульптура, природные виды и само собой — внешность человека. Не зря так зацепила его в свое время красота Елены.

— Здравствуйте, — ровно поздоровался молодой человек, — вы Вадим Сергеевич Демьянцев?

— Да, это я, — согласился Вадим, сильно подозревая, что общается сейчас с потенциальным клиентом. Скорее всего, вопрос очень щекотливый, раз обращение на дому и по личной рекомендации. Любопытно было — чьей именно. Но все оказалось не так. По его приглашению араб прошел в квартиру, слегка кивнул и огорошил его:

— Мое имя Адиль ибн-Джаухар аль-Синайя. Ксения считает меня своим братом. Нам с вами нужно поговорить. Как мужчине с мужчиной.

Это получилось в высшей степени унизительно, буквально все — от начала и до конца разыгранной визитером сцены. Вадим был огорошен первыми словами этого… ибн… и из-за этого не нашелся быстро с ответом, а дальше ему стало вообще не до разговоров — он просто хватал воздух ртом, как рыба.

Парень отказался пройди дальше в дом и даже не принял приглашения присесть в мини-креслах в прихожей… В силу жизненного опыта и благодаря начитанности Вадим очень сильно подозревал, что это означало отказ от гостеприимства. Что за этим стояло, какие предполагало условности — не имело значения. В любом случае, по отношению лично к нему сейчас был сделан жест… нет — Жест, который однозначно не предполагал уважения, доверия и ничего хорошего в принципе.

Дальше… Унизительным почему-то ощущалось и то, что стоял он перед гостем с голым торсом и ногами, в одних только домашних шортах, тогда как тот был при полном параде и, очевидно, старательно готовился к этому визиту. А может и всегда выглядел так — будто соскочив с глянцевой картинки.

Мальчишка… а Вадим уже видел, что сам старше араба лет на десять, а то и больше… Мальчишка перешагнул порог и встал там, бесконечно уверенный в себе и своей правоте, весь какой-то совершенно нездешний… иной. Абсолютно не вписывающийся в реальность подмосковной квартиры. Вадим затруднился бы, наверное, описать свои ощущения, но выглядело все это, как явление карающего ангела.

И вот этот «ангел» вполне серьезно отчитывал… он имел наглость отчитывать Вадима, как старший младшего. Его тон, эти слова… он подбирал их очень аккуратно — понятно было, что русский не родной ему, что думает он на другом языке… подбирал слова аккуратно, но решительно — без капли сомнения.

Его короткая, но емкая проповедь об ответственности настоящего мужчины за своих близких… святых обязательствах, которые он когда-то на себя принял… о защите и заботе о тех, кто заведомо слабее и нуждаются в нем… О мужском продолжении в детях и смысле жизни ради них — ни одна другая женщина во всем мире не стоит даже слезы наследника крови и рода…

Понятно было, что араб говорил то, во что сам свято верил, что вложено было в его голову отцом или религиозными заповедями. Так же понятно было, что жизнь еще подправит и даже не раз, эти его убеждения и подкорректирует их, как сделала это с Вадимом. Он изрекал избитые истины, что бесило бы, если бы не почти физически ощутимая вера парня в их незыблемость. Спорить не имело смысла — все было так. Все, кроме того, что ангелами рождаются, может быть и все, но вот святым становится один из многих миллионов. Когда-нибудь и он поймет это, тогда и пафоса в высказываниях поубавится, но сейчас Вадим где-то даже завидовал его несокрушимой уверенности, узнавая себя совсем недавнего, такого же «ничтоже сумняшегося».