разновидность насыщения, которая выражается в том, что нам надоедает все время есть одно и то же, – так гарантируется пищевое разнообразие{980}. Культурные традиции помогают обеспечить требуемое разнообразие питательных веществ, причисляя одни отыскиваемые в природе продукты к съедобным, а другие (зачастую тоже вполне приемлемые для организма) к тем, которых следует избегать («пищевые фобии»){981}. Способы превращения исходных продуктов в еду, приправы, добавляющиеся, чтобы пища доставляла больше удовольствия, и даже связанный с употреблением ее этикет – все это традиции, передаваемые посредством социального научения и различающиеся в разных сообществах{982}.

В списках аллелей, подвергающихся положительному отбору, в избытке представлены еще несколько категорий человеческих генов. Согласно результатам одного исследования, среди 56 отдельных генов теплового шока, экспрессия которых возрастает при стрессовых температурах, у 28 наблюдаются признаки недавнего селективного выметания как минимум в одной человеческой популяции, вполне вероятно явившегося откликом на происходящее при содействии культуры расселение и на адаптацию к местным условиям{983}. Другая аналогичная категория – развившиеся в ходе эволюции реакции, позволяющие организму справляться с болезнями; они составляют почти 10 % эпизодов недавнего отбора{984}. Как показывает пример серповидноклеточной анемии, переход от кочевого образа жизни охотников-собирателей к более оседлому земледельческому быту, скорее всего, способствовал распространению возбудителей инфекций и прочим недугам. Это вело к стремительному учащению встречаемости аллелей, защищающих от болезни, – зачастую такая генетическая реакция была одной из самых скорых{985}. Гены, участвующие в иммунном ответе человека, в изобилии представлены среди недавно подвергавшихся отбору{986}. Эти данные подтверждают, что культурная деятельность играет активную роль в эволюции отклика человеческого организма на болезни, с одной стороны, невольно благоприятствуя условиям, при которых распространяются болезни и вместе с тем усиливается устойчивость к ним, а с другой (обычно гораздо позже) – создавая методы лечения и профилактические меры.

Одни из самых ярко выраженных признаков недавней адаптации к местным условиям мы находим в генах, связанных с нашим внешним видом. Например, более светлая кожа у неафриканских популяций – результат отбора по ряду генов пигментации кожи{987}. Как показывает анализ древней ДНК, выделенной из найденного в Испании 7000-летнего скелета, у ее носителя все еще присутствуют предковые варианты нескольких генов пигментации кожи, а значит, светлый цвет кожи у современных европейцев появился совсем недавно – в последние несколько тысяч лет{988}. Признаки недавней адаптации к местным условиям есть и среди разных генов, участвующих в развитии скелета{989}, а также у генов, экспрессирующихся в волосяных фолликулах, у генов, отвечающих за цвет глаз и волос и за веснушки{990}. Частота встречаемости этих аллелей в разных обществах, как правило, разная. И хотя отчасти эту вариативность можно списать на естественный отбор, многие дифференциальные эволюционные реакции гипотетически объясняются разновидностью полового отбора{991}, при которой популяционно специфичные, усваиваемые культурным путем предпочтительные качества полового партнера способствуют отбору определенных биологических признаков у противоположного пола.

Несколько лет назад для исследования подобного взаимодействия я разработал математическую модель, в которой объединил половой отбор с теорией генно-культурной коэволюции{992}. Я обнаружил, что даже в том случае, когда предпочтения в выборе полового партнера у человека обусловлены научением, передаются социальным путем и культуроспецифичны, половой отбор все равно будет происходить. Причем «культурный» половой отбор, как выяснилось, быстрее и мощнее, чем его «генный» аналог. Данные генетики и психологии эту гипотезу подтверждают. В одном исследовании недавно был определен ряд генов, коррелирующих с образованием пар у людей, – в числе этих генов отвечающие за внешний вид кожи, фигуру, иммунитет и поведение{993}. Как показывает это исследование, хотя подгруппа людей, из которой мы будем выбирать партнера, в значительной степени прогнозируется на основании общих генов, наиболее вероятную причинно-следственную роль здесь могут сыграть общие критерии выбора, обусловленные научением. У трех разных популяций – африканского, европейско-американского и мексиканского происхождения – были обнаружены совсем незначительные совпадения в таких критериях, поэтому авторы исследования пришли к выводу, что выбор партнера популяционно специфичен и определяется социальным научением. И действительно, согласно экспериментальным данным, люди подражают в выборе партнера чужим решениям, что ведет к социальной передаче определенных предпочтительных качеств противоположного пола{994}. Учитывая повсеместность культурного влияния на предпочтения в выборе полового партнера у человека, можно допустить, что социальная передача способна оказывать очень сильное воздействие на отбор вторичных половых признаков и других физических и личностных качеств{995}.

Некоторые человеческие гены, недавно подвергавшиеся отбору, дошли в процессе распространения до состояния фиксации, и теперь они есть у всех людей. Интересный случай представляет собой ген мышечного миозина MYH16, экспрессирующийся главным образом в челюсти человека. У наших предков-гоминин в этом гене произошла делеция (хромосомная перестройка), в результате которой значительный его фрагмент был утрачен{996}. Делеция, предположительно, привела к сильному уменьшению челюстных мышц, причем случилось это тогда же, когда человек начал готовить пищу на огне, то есть больше 2 млн лет назад. В отличие от других высших обезьян и первых гоминин человек и большинство других представителей рода Homo не имеют мощных жевательных мышц. Судя по всему, культурный процесс (готовка на огне) устранил ограничение (требование к челюстной мышце, чтобы она обеспечивала способность пережевывать сырое мясо) и тем самым подготовил почву для генетических изменений, которые в противном случае оказались бы губительными.

В предыдущих главах генно-культурная коэволюция выступала гипотетической составляющей эволюции, ведущей к увеличению мозга, совершенствованию способностей к научению и многих когнитивных свойств, включая язык. Скоро будут получены и свидетельства генетических изменений, связанных с этими свойствами. Признаки недавнего естественного отбора наблюдаются у нескольких генов, известных участием в росте и развитии мозга{997}, а также у генов, экспрессирующихся в нервной системе{998} и вовлеченных в научение и познание{999}. Другие генетические изменения, касающиеся роста мозга в размерах, относятся к более давним временам, судя по общности этих изменений у человека и неандертальцев, а также других вымерших гоминин{1000}. Гены, экспрессирующиеся при передаче нервных импульсов и выработке энергии, подвергаются повышающей регуляции в человеческом неокортексе (у них увеличиваются темпы производства того или иного клеточного компонента, например белка или РНК){1001}, и характерная для раннего этапа развития мозга пластичность у человека оказывается значительней, чем у высших обезьян{1002}. За последние несколько миллионов лет человеческий мозг испытал гораздо больше эволюционных изменений, чем мозг шимпанзе, особенно в префронтальной коре{1003} – области, которая, предположительно, отвечает за принятие решений, планирование и решение задач.

Ничуть не меньше увеличения мозга важна его структурная реорганизация в ходе эволюции{1004}. Собственно, как мы уже видели, обычно они неотделимы друг от друга, поскольку в более крупном мозге увеличивается не только количество нейронов, но и организационная сложность{1005}. Эта реорганизация включает изменение пропорций различных областей мозга, количества белого и серого вещества, размеров и рисунка укладки неокортекса и мозжечка, межполушарной асимметрии, модульности, деятельности нейропередатчиков{1006}, а также ряда других факторов{1007}. Во многих случаях ученым удалось выявить соответствующие этим изменениям участки генома и обнаружить, что они подвергались недавнему отбору или отличаются от гомологичных участков генома шимпанзе{1008}.

Немало внимания привлекла гипотеза, гласящая, что использование языка привело к селективной обратной связи, воздействовавшей на организацию человеческого мозга{1009}. В полном соответствии с этой гипотезой гены, связанные с освоением языка и речеобразованием, оказываются в числе подвергавшихся недавнему отбору{1010}. Самый известный пример такого гена – FOXP2, мутации в котором вызывают дефицит языковых навыков{1011}. В эволюционных ветвях мышей, макак, орангутанов, горилл, шимпанзе и человека есть только четыре мутации FOXP2, причем две присутствуют в человеческих веточках, что указывает на положительный отбор{1012}. Чаще всего это объясняют тем, что данный отбор привел к изменению в гене FOXP2, послужившему, в свою очередь, необходимым шагом к развитию речи, однако предпочтение этого гена могло быть обусловлено и чем-то другим – вокальным научением или развитием легких{1013}.

В предыдущих главах, кроме прочего, говорилось, что продолжительность жизни у некоторых приматов, включая высших