зависимость от Хазарского каганата и торговлю с Византийской империей, главным врагом хазаров. Рассказ Нестора о том, что князь Олег погиб от укуса змеи, выползшей из черепа его боевого коня, в высшей степени символичен и значителен. Предательская смерть (змея) для Олега исходила от лидеров (голова) его собственной дружины (боевой конь). Литературные изыски Нестора никогда не несут в себе только художественного назначения – они всегда исключительно информативны. «Змея ужалит» и сменившего Олега князя Игоря Рюриковича – не случайно в сюжете о сборе дани с древлян упомянут будет Свенельд и его дружина.

Так случилось и в 972 году, когда после Доростола и ввиду необходимости возвращаться в Киев дружина отказала в поддержке Святославу. Что на самом деле случилось на днепровских порогах – этого теперь точно никто не скажет. Но мятеж в Белобрежье и уход Свенельда с воинами – свидетельства весьма красноречивые. Свенельд до Киева добрался. Святослав – нет. Кто бы ни был виновен в гибели Свтослава, важно иметь ввиду, что ни сыновья Святослава, ни Киев с киевлянами, ни Свенельд с дружиной – никто не был заинтересован в возвращении князя-авантюриста на Русь. Существенно, что тот, кто бросал вызов самой Византии, вдруг оказался беззащитен даже перед отрядом степняков. Беззащитен потому что был брошен, предан своей дружиной, которая, как всегда, в критический момент спасала себя.

Так случилось и в 980 году: не будь предательства Блуда и дружины, Ярополк Святославич мог еще долго и небезуспешно сопротивляться мятежу удельной оппозиции. Мог ли он победить? Возможно. Но даже если бы не смог полностью подавить своих противников, имел бы возможность выйти на приемлемый компромисс, сохранив хотя бы часть власти и собственную жизнь.

Владимир Святославич умел извлекать уроки из прошлого и не собирался повторять ошибок своих предшественников. Но это означало, что ему придется заново формировать военно-политическую элиту Руси. Именно Руси! Не ставя себя в зависимость от какого-либо одного клана или удела. В избавлении от варяжской дружины Владимир мог опереться и на своих союзников по удельной оппозиции, и на киевлян, и, конечно, на новгородцев, считавших его «своим» князем. Варяги были хищниками и элементом чужеродным, ни с кем кровно не связанным и опасным. Они были и претендентами на то, чтобы составить «ближний круг» нового великого князя, т. е. стать могущественной, замыкающей на себе все полномочия власти высшей элитой. Но, как всегда, на это место претендентов было много. И, прежде всего, это новгородцы. Однако Владимир Святославич не собирался становиться так же заложником их интересов. Послушно двигаясь в русле новгородских амбиций, он неизбежно и довольно скоро оттолкнул бы от себя как киевлян, так и прочие уделы. В перспективе (и отнюдь не далекой) такая политика привела бы к новым мятежам, с которыми слабая центральная власть не смогла бы справиться: распад Руси и кровавые войны на ее просторах разорили бы ее территорию и сделали бы ее легкой добычей для агрессоров, в которых вряд ли был недостаток. Владимиру нужно было, чтобы в Киеве, да и во всей Руси, его считали не «новгородским узурпатором Киева», а лидером всех уделов и окраин, все страны в совокупности. Для этого необходимо было от новгородцев дистанцироваться. Хотя делать это сразу и жестко не следовало, прежде нужно было упрочиться в Киеве, нужно было «заработать авторитет», показать свои достоинства лидера именно общерусского масштаба.

Сразу после освобождения от варяжской дружины перед Владимиром встали три важные задачи. Первая – решить, как избавиться от присутствия новгородцев и их союзников под Киевом. Долгое пребывание их на Днепре неизбежно привело бы к конфликтам. Особой щепетильностью победители не страдали и, надо полагать, вели себя бесцеремонно. Кровавые разборки могли вспыхнуть в любой момент по любому, даже самому пустяковому поводу. Война, тем более война внутренняя, – это период обостренного взаимного ожесточения, возможности расквитаться за реальные и мнимые обиды, возможности улучшить свою судьбу за счет горя и унижения иных. Развести ожесточившиеся друг против друга стороны по своим домам – важнейшая задача для начала мирной жизни и, соответственно, сохранения единства Руси. Нужно было убедить новгородцев, что их победа окончательная, но также убедить и киевлян, что они не проиграли. Нужно было умиротворить страсти.

Вторая – определиться, на кого опереться в политике, из кого формировать новую политическую элиту, которая была бы ориентирована на нового князя, была ему верна, но в то же время воплощала преемственность власти и не вызывала бы особых подозрений у враждующих лагерей. Владимиру Святославичу нужна была своя «команда», и от того, как скоро он смог бы ее организовать, напрямую зависела как его личная судьба, так и судьба Руси. Без такой «команды» центральная власть оказалась бы фикцией, что быстро осознали бы все и вслед за этим начали бы борьбу за передел сфер интересов и влияния, т. е. Русь опять же погрузилась бы в новую войну.

Третье – понять, где, в каком деле, утвердить себя как лидера авторитетного и именно общерусского. Владимиру нужно было продемонстрировать свои возможности в каком-либо «великом» деле, чтобы этим «закрыть» разговоры об «узурпации» и окончательно легитимироваться в роли великого князя.

Очевиднее всего было решение второго вопроса. Принцип Владимира Святославича можно видеть из сюжета избавления от варягов. «И выбрал из них, – пишет Нестор, – мужей добрых, умных и храбрых, и роздал им города». Не все, как становится понятно, варяги были выдворены с Руси и пошли искать себе счастья в Византию. Некоторые, кого Владимир счел для себя полезным, на кого счел возможным положиться, были им отобраны и вошли в «ближний круг». Изъятые из дружинной корпорации, они теперь целиком зависели от великого князя и обречены были на то, чтобы связать с ним свою судьбу – катастрофа князя стала бы и их собственной катастрофой. Нет сомнения, что таким же образом Владимир Святославич отбирал для себя и киевлян, и новгородцев, и людей от прочих уделов и племен. Для него были важны как деловые качества этих людей, так и их личная преданность. Входя в число избранных князем, эти люди вряд ли утрачивали связи с своими прежними институциями (родами, племенами, городами, окраинами), но все более и внешне, и внутренне идентифицировались в своей новой ипостаси, как люди великого князя, как люди власти. Новый статус давал много возможностей, открывал для таких людей неведомые прежде перспективы, так сказать, «карьерного роста». Правда, этот статус и многое требовал: активности, результативности, исполнительности и, конечно, личной преданности. Жизнь во власти, близ ее эпицентра, отнюдь не безопасна и беспокойна, но завораживающа и неудержимо привлекательна по своим возможностям, по удовлетворению своих амбиций, по перспективам в самореализации.