– Не надо! – пронзительно взвизгнуло за спиной. –Не трогайте его! Пусть бежит!

– Молчи, дура! – рявкнул кто-то.

Звук удара, крик Инги – и сквозь рыдание:

– Толкай дверь! Толкай!

Черт, так вот оно что. Дверь-то открывается наружу! Юрий всейтяжестью навалился – дверь поддалась. Он вырвался на крыльцо, и тут что-товцепилось в плечи, рвануло назад. Юрий схватился за косяк, натужась, клонилсявперед, таща на себе эту тяжесть.

– По голове! – прохрипел кто-то сзади. – Дай ему…

Какой-то худой смуглый человек бежал от калитки к крыльцу.Его лицо было искажено ненавистью, в руках блестел нож.

«Ну, все! Вот и все!»

Человек замахнулся правой рукой, вонзившись взглядом в глазаЮрия, а потом вдруг схватил его за грудки и рванул на себя так сильно, чтотяжесть сзади отвалилась. Юрий не удержался и упал на колени, но тут же вскочил– чтобы увидеть, как худой с размаху ширнул вперед, во тьму коридора чем-тоблестящим.

Кто-то тоненько крикнул; худой отпрянул, толкнул Юрия:

– Беги, чего стал?

И понесся к калитке, странно держа на отлете руку с длиннымкухонным ножом, с которого капали на землю красные капли.

…Больше всего он теперь ненавидел себя – за то, что упустилвремя. Вот уже который месяц он пытается добраться до убийцы Нади – и всеникак. Расправиться с ней следовало сразу, но горе как бы лишило его мыслей. Апотом убийца поняла опасность и начала скрываться. Рашид никак не мог понять,куда она вдруг исчезла? Где можно отсиживаться так долго, и носа не показываядомой? У него не укладывалось в голове, что проклятая злодейка может уехать изгорода, вообще из страны. Он не верил ни одному слову ее порочной сестры изнал, что рано или поздно его ожидание будет вознаграждено. Оно длилось слишкомдолго, это правда, но вот вчера вечером в конце улочки вдруг затормозило такси,а потом в свете фар мелькнула женская фигура.

Рашид настолько привык к терпеливому ожиданию, что даже несразу сообразил: это она, наконец-то она! Не в силах прервать полусонноеоцепенение, смотрел, как девушка входит во двор, и, только когда за нейзахлопнулась калитка, наконец-то выбрался из-за аккуратно сложенных бревен, гдевот уже который день сидел, как в засаде, и подошел к калитке.

В доме горел свет, оттуда доносились голоса, перешедшие вкрики. Потом кто-то пробежал через двор, заскрежетал замок гаража, вспыхнулсвет. Заработал мотор. Свет погас, потом кто-то опять пробежал через двор иоткрыл ворота.

«Сейчас все уйдут, – подумал Рашид. – Сейчас всеуедут, она останется с сестрой. Так и быть, я не буду трогать ее сестру, хотяона и называла меня немытым хачиком и черномазым окурком. Трогать ее сестру –это значит запачкаться самому, потому что падшую женщину можно побить толькокамнями. Ладно, это не мое дело. Мне нужен только удар, только один удар – апотом я смогу спать спокойно, потом я смогу сделать все, что от меня хочетмать, потому что Надя будет отомщена. Когда выполнен долг перед мертвыми, можноподумать и о долге перед живыми, но не раньше! Вот сейчас гости уедут…»

Автомобиль выехал из гаража и миновал Рашида, переваливаясьна выбоинах дороги. В салоне горел свет, и он с ужасом увидел, что уезжает некакой-то там гость – уезжает она, эта тварь!

Но почему, но как же… ведь она только что приехала! Не можетбыть!

– Алёна! – раздался крик с крыльца, и Рашид узнал голосмладшей сестры. – Алёна, да ты рехнулась! Вернись! Мне завтра нужнамашина, мне надо ехать… А черт, вот дура нетраханая! Умотала все-таки!

– Ну и ладненько, – успокоил ее мужской голос. –Продолжим наши игры?

Дверь захлопнулась.

И тогда Рашид сорвался с места и побежал по улице, чуть непадая, не видя в темноте, куда попадают ноги. Он мгновенно запыхался, схватилсяза сердце, согнулся…

Нет, не догнать! Ишак, почему он не раздобыл себе пистолет,вот шайтан!

Вернулся и, задыхаясь, едва сдерживая слезы, сел под своимибревнами.

«Да ладно, – мрачно успокаивал себя, – ну что же,что уехала! Приедет снова!»

Он провел там еще час или два, смутно надеясь, что вот-вотвзревет мотор на повороте, свет фар прорежет тьму проулка. Но все было тихо. Онуже начал клевать носом, как вдруг вспомнил крик младшей сестры: «Мне завтранужна машина!» Это значило, что Рашид зря тут сидит. Это значило, что Алёна невернется до завтра! И вообще неизвестно, когда она вернется…

Он вылез из укрытия и на шатких ногах побрел домой.

Мать, конечно, не спала: она никогда не засыпала до еговозвращения. Иногда, возвращаясь, Рашид видел на ее отекшем лице синяки подглазами от долгих слез. Но она давно уже ничего, ни слова не говорила ему,никак не пыталась образумить: молча подавала на стол еду, молча наливала вванну горячей воды, молча стелила ему постель и уходила в свою комнату.

Рашид тоже молчал. Слова им заменял один-единственныйвзгляд, которым они обменивались, когда Рашид еще стоял на пороге. В глазахматери был вопрос, в его глазах – ответ.

Она тотчас отводила взор, отворачивалась, уходила, а онвидел дрожь ее плеч и знал, что она не слезы сдерживает, а глубокий вздохнескрываемого облегчения.

Ну да, конечно! Если он по-прежнему возвращается с такимвидом, словно какая-то армянская собака поставила его раком, значит, ему ничегоне удалось сделать. Значит, он так и не нашел Алёну. Значит, она все еще жива,он не обагрил своих рук кровью, не запятнал чести семьи…

Мать боялась, что его посадят за убийство, а ему, честноеслово, было бы легче за решеткой, но с сознанием, что Надя радуется и гордится,чем сейчас, когда он будто бы и не жил вовсе, а только ждал, ждал…

Рашид вяло ел и клял себя за то, что не раздобыл пистолет,что не ворвался в дом сразу по следам Алёны. А еще больше он проклинал себя зато, что когда-то послушался матери и привел Надю в тот страшный дом, где ееубили…

За что? Почему? Она была такая тихая, такая ласковая, онаникому в жизни не причинила зла, она была счастьем для Рашида и егоединственной любовью…

Он выпил совсем немного вина, но от усталости и голода егосразу разморило. Сидел за кухонным столом и тупо смотрел, как в тарелку капаютслезы.