Юрий усмехнулся. Вот те на! Какой пассаж, какаянеожиданность! Ноги умнее головы, сработали старые рефлексы. Ведь этот парк,куда он не глядя, не раздумывая, забежал, этот дом, под стенами которогопрячется, – это обиталище его бывшего тестя, бывшей тещи и бывшей жены!Дом, в котором он прожил целых восемь лет, пока не сбежал, дав себе слово, что ногиего здесь никогда больше не будет!

Юрий качнул головой, дивясь прихоти случая, – и вдруг,неожиданно для себя самого, сообразил, куда уехала Алёна и где ее надо искать.

В Выксе! У тетки! А может, уже и в монастыре.

Он возник из темноты так внезапно, что Фаина Павловнапронзительно взвизгнула. Тут же устыдилась своей паники и сказала строго,пытаясь скрыть страх и неловкость:

– Мужчина, что вы шара…

Она хотела сказать «шарахаетесь на людей», но не успела: оннадвинулся, вцепился в ее плечи и так тряхнул, что у Фаины Павловны нелепо, каку куклы, мотнулась голова.

– Узнала меня? – спросил негромко, гортаннымголосом. – Ну, говори! – И опять тряхнул ее изо всех сил.

Фаине Павловне показалось, что от следующего такого рывкаголова у нее уж точно оторвется, однако она все-таки нашла силы разомкнуть губыи выдавить:

– Отпустите меня, я вас не знаю!

– Ах, не знаешь? Ну, зато я тебя знаю!

Он еще раз потряс ее за плечи, а потом шагнул в сторону,волоча ее за собой, и наконец прислонил к стене дома. Голова у Фаины Павловнымучительно кружилась, но все-таки она смогла сориентироваться и сообразить, чтоне больно-то далеко ее затащили – метров за двадцать, в потайной уголок, образованныйторцами двух домов, сомкнувшихся углами. Приличные люди косо посматривали наэто местечко, потому что однажды зимой, лет десять назад, когда дома еще толькозаселились, здесь замерз какой-то пьяный бомж, а поскольку в этот закоулокветром намело приличный сугроб, труп обнаружился только весной. С тех поркаждую весну жильцы с отвращением, смешанным с каким-то патологическимлюбопытством, заглядывали в этот закоулок, не то боясь, не то надеясь (какиногда казалось Фаине Павловне!) обнаружить нового «подснежника», чтобы было очем судачить весь последующий месяц.

«Он меня задавит здесь, – мелькнуло в голове. –Убьет, и никто никогда… до следующей весны…»

В закоулке ужасно воняло кошачьей мочой, и Фаине Павловневдруг в самом деле стало страшно: нет ничего ужаснее, чем окончить жизнь втаком мерзком месте, в одиночестве, видя перед собой только глаза убийцы,который наслаждается твоей агонией. «Он сумасшедший, он маньяк!» – мелькнуламысль, и Фаина Павловна, подстегнутая страхом, нашла в себе силы поднятьбессильно болтающиеся руки и вцепиться в лацканы пиджака своего мучителя, нашласилы снова закричать:

– Отпустите меня, вы, убийца!

По его телу прошла судорога – такая сильная, что ФаинаПавловна почувствовала ее своим телом, как если бы это был разрядэлектрического тока.

– Убийца, говоришь? – прошипел он сквозь зубы, и в тоже мгновение Фаина Павловна ощутила его руки на своем горле. Странно – перваямысль была о том, что руки у него потные и очень горячие, ну прямо-такираскаленные, будто у человека температура, ну а собственное горло показалосьледяным, как если бы она уже была трупом – остывшим трупом!

Из груди вырвался хрип, она схватилась за его пальцы ипопыталась разжать их, но напрасно: у него была мертвая хватка, поистинемертвая!

– Ну а теперь, – шепнул он ей в самое ухо, обдавгорячим, щекочущим дыханием, – теперь ты меня узнала, да? Я хочу, чтобы тызнала, от чьих рук подыхаешь, сука, подлая сука!

Она только хрипела, все еще пытаясь разжать его руки, глядяв темноту вытаращенными глазами. Впрочем, почему в темноту? В глазах кружилисьогненные колеса, рассыпая вокруг разноцветные искры, только освещали они неэтот поганый, зловонный закуток, в котором притаилась смерть, а какие-то неменее темные и зловонные болота, едва поросшие чахлой серо-коричневой травкой –нет, мхом, это был мох… Ей отчего-то непременно надо было пройти по болотине,хотя сердце сводило судорогами страха и нечем было дышать, причем ФаинаПавловна отлично знала, что на другом, невидимом берегу будет еще хуже, там вее горящих, разрывающихся от боли легких вообще не останется ни глотка, ниполглоточка, ни капли воздуха, тогда ложись и помирай, – и все-таки онадрожащей ногой сделала первый шаг на зыбкую, чуть видную кочку, которая сразуже пошла под ногой куда-то вниз…

И в следующее мгновение огненные колеса погасли, болотоисчезло вместе с серым туманом, скрывавшим дальний страшный берег, ФаинаПавловна с силой ударилась спиной о что-то твердое – и сползла на землю, потомучто ноги ее не держали. Она сидела, ощупывая грудь неживыми, вялыми руками, какбы пытаясь найти некие знаки, удостоверяющие, что это тело еще принадлежит еедуше, что они пока еще неразделимы.

Да, вот… длинный ряд фальшивых пуговичек из речного жемчугана блузке, вот платочек, торчащий из нагрудного кармана жакета (Фаина Павловна,как всегда, слегка оцарапалась о его жесткий, кружевной, крахмальный краешек),вот цепочка на шее… а больше ничего, и нет этих страшных рук, которые толькочто пытались убить ее, давили, душили, как если бы она была какой-нибудь тварью,заслуживающей этой страшной, одинокой смерти!

Она взвизгнула в новом приливе нерассуждающего ужаса иразрыдалась, со всхлипом вбирая в себя зловонный аромат этого местечка. Кошачьявонища казалась ей сейчас восхитительной, это был хоть и дрянной, но воздух, иона согласилась бы дышать им всю оставшуюся жизнь, только бы дышать, дышать,дышать!..

Слезы ручьями лились из глаз, и вдруг Фаина Павловна поймаласебя на том, что достала из кармана жакета платок (не тот, накрахмаленный, онторчал из нагрудного кармашка просто для красоты, отлично гармонируя с новойнежной блузкой цвета само, у нее к каждой блузке был соответственно подобранныйплаточек) и вытирает им слезы – осторожно, стараясь не размазать текущую сресниц тушь, а главное, не тереть сильно под глазами, дабы не нажить новыхморщин на нижних нежных веках.

Она еще раз глубоко, с содроганием вздохнула, но это был какбы последний выдох страха. Ее острые глаза, успевшие привыкнуть к темноте,обшарили закуток, и Фаина Павловна обнаружила, что она здесь одна. Впрочем, онауже давно догадалась, что ее мучитель ушел, то ли испугавшись чего-то, то лиодумавшись.

«Маньяк, проклятый маньяк!»

Фаина Павловна с трудом поднялась на ноги – и ахнула,ощутив, что по ногам ползет противная теплая жижа. Она и не заметила, как… Ну,еще бы, натерпеться такого страха, тут не только описаешься, но и обделаешьсяпо уши!