направленное против «содомского греха», процветавшего в его окружении. Сильвестр гневно осуждал содомию при московском дворе, и требовал от царя исправиться: «Аще сотвориши се, искоренишизлое се беззаконие прелюбодеяние, содомский грех и любовник отлучиши, без труда спасешися и прежних грех свой оцистиши». Правда, слово «любовник» в XVI веке не имело столь прямого значения как сейчас, а означало «любимец», «приближенный», пояснение священника о «прежнем грехе» самодержца не оставляет сомнений – уже в юные годы Иван был гомосексуалистом и даже женитьба не исправила этой наклонности.

Помимо Сильвестра о половой распущенности царя писал, хотя и не столь прямо, другой выдающийся церковный деятель эпохи Максим Грек. Знаменитый философ доживал свой век в Троице-Сергиевом монастыре. По просьбе неких лиц, вероятно, намеревавшихся воздействовать на молодого монарха, книжник адресовал царю свое сочинение, в котором указывал, что тот, кто подчиняется «ярости и гневу напрасному и беззаконным плотским похотям», не человек, но «бессловесного естества человекообразно подобие».

Можно считать, что Курбский, как противник Грозного, возводит напраслину. Но вот свидетельство летописца: в тринадцать лет Иван вынес свой первый смертный приговор, приказав казнить главу боярской «партии» князя Андрея Шуйского, а спустя два года – вырезать язык одному из придворных «за невежливое слово».

Историки утверждают, что к совершеннолетию у Ивана смягчился нрав. Приписывают это благотворному влиянию митрополита Макария, а позднее руководителям «Избранной Рады» священнику Сильвестру и окольничему Алексею Адашеву. Иван якобы произнес проникновенную речь о том, что хочет принять царский титул, а затем и жениться. 16 января 1547 года в Успенском соборе Иван был торжественно «венчан на царство», а спустя месяц женился. Правда, готовясь к свадьбе, решил напоследок немного повеселиться: во время летнего похода к Коломне (1546) он устроил какие-то древние, еще языческие забавы, вроде «игры в покойника». Псевдомертвец лежит в избе, его отпевают самой отборной руганью, по окончании которой девок заставляют поцелуями прощаться с «покойником», которого изображал сам великий князь. Во время этого «похода» как-то невзначай были казнены три боярина.

Между тем уже началась подготовка к свадьбе. Последнее мероприятие проводилось согласно уже существующей практике «выбора невест». В «города» были отправлены служилые люди и дьяки, которым предстояло, согласно царскому указу, «смотрети у вас дочерей девок, нам невест». Однако дороги были дальними, и Иван, не дожидаясь всех итогов смотра, сыграл свадьбу с Анастасией Захарьиной-Юрьевой, дочерью покойного окольничего Романа Юрьевича, представителя московской боярской семьи.

О царице Анастасии с легкой руки Н. М. Карамзина господствовало мнение как о добром гении царя. Лишь она якобы могла обуздать бурную натуру царя и действовала на него благотворно. Но стоило царице умереть (1560), как Иван «преложи кротость на лютость» и из «доброго» покорителя Казани и Астрахани превратился в «злого» творца опричнины. Карамзин писал об Иване и Анастасии, опираясь на свидетельство англичанина Джерома Горсея, впервые побывавшего в Москве в 1573 году. Он общался с Грозным, но об Анастасии знал только понаслышке. Горсей пишет: «Эта царица была такой мудрой, добродетельной, благочестивой и внимательной, что ее почитали и любили и боялись все подчиненные. Он был молод и вспыльчив, но она управляла им с удивительной кротостью и умом, в результате он с помощью своих храбрых князей, священнослужителей и совета сбросил ярмо дани, тяготившей его предшественников под властью Скифского Царя Крыма, завоевал царство и царей Казани и Астрахани…» У Горсея хватает ошибок, это свойственно всем приезжим.

Более прав в оценке этого брака академик С. Б. Веселовский: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». В первом браке Ивана на долю Анастасии выпала роль трепетной лани. А Иван был конем, да еще каким: при жизни Анастасии он был плохо обузданным конем, а после ее смерти и вовсе разнуздался». Природные добродетели Анастасии вовсе не способствовали смягчению буйного нрава ее супруга. И доказательства этому мы находим в источниках. Не говоря уже о массовых пытках, которым подверг Иван псковичей-челобитчиков в июне 1547 года, есть достаточно других свидетельств проявления его необузданного характера. Правда, они косвенные, но вполне убедительные. Царь решил избавиться от жены и свалить вину на Сильвестра и Адашева, с которыми вступил в конфликт вскоре после начала Ливонской войны. Однако более правдоподобной представляется версия о том, что царица стала жертвой каких-то дворцовых, чисто «бабских» интриг. Именно так погибла и первая жена Ивана III – княгиня Мария Борисовна.

Согласно официальной летописи, царь на похоронах супруги горько плакал и переживал, так что его пришлось водить под руки. Однако поговаривали, что скорбь была недолгой: «Умершей убо царице Анастасии царь начат яр быти и прелюбодействен зело». Следующая свадьба царя состоялась через год. На Кавказе московские посланники сосватали Грозному дочь кабардинского князя-валия Темрюка Гошаней, которую и привезли в Москву. Царь «смотрел ее и полюбил». Кабардинку окрестили под именем Марии, а венчание состоялось 21 августа 1561 года, но она прожила недолго. Лишенная тепла и солнца родного Кавказа, она умерла через 8 лет. Вопреки некоторым сообщениям, утверждавшим, что царь отравил Марию, царица, как показывают исследования ученых, умерла своей смертью.

Этот брак пришелся на самую страшную эпоху правления Грозного – время опричнины (1565–1572). Широко известны жестокие нравы опричного монастыря в Александровой слободе, где многочасовые церковные службы перемежались столь же длительными пытками и разгульными пирами. Зная о гомосексуальных наклонностях царя, можно предполагать, что они проявлялись в этом сугубо мужском окружении. И действительно, в первом послании к Грозному Курбский обвинял ближайших советников государя в том, что они поощряют кровавую вакханалию террора, да еще к тому же царя «подвижут на Афродитския дела и детьми своими паче Кроновых жрецов действуют».

Касательно «афродитских дел» все понятно – речь шла о разврате. Упоминание о Кроносе (Хроносе) метило в одного из руководителей опричнины и ближайшего советника царя Алексея Даниловича Басманова. Известно, что его сын Федор был любовником Ивана Грозного. Курбский обвинял Басманова, что тот, подобно жрецам Кроноса, сжиравшего своих детей, пожертвовал сыном для удовлетворения царской похоти. Справедливость этого предположения подтверждают свидетельства иностранцев, бывавших в Московии в то время. Померанский шляхтич Альбрехт Шлихтинг, находившийся в московском плену, писал, что князь Дмитрий Овчинин «попрекнул его (Федора Басманова. – В. К.) нечестным деянием, которое тот обычно творил с тираном». Басманов нажаловался царю, и тот приказал казнить Овчинина. Об этом же свидетельствует и Штаден. Упоминая о казни Басмановых он пишет: «Алексей Басманов и его сын Федор, с которым великий князь обычно предавался разврату, были убиты».

Это, впрочем, не мешало царю предаваться и блуду традиционной ориентации. Свидетельств этому достаточно много. Курбский свидетельствует: «И девиц, глаголют, чистых четы собирающее, за соболю их подводами волочащее и нещадно чистоту их растлевающее,