его сыне и преемнике Василии начало закрываться, и последнему приходилось действовать в существенно худших условиях, нежели его отцу. Нет, Крым не торопился в интересах своего младшего «партнера» Вильно переводить «холодную» войну с Москвой в состояние «горячей». Напротив, он стремился использовать потенциал Русского государства, его мощь и авторитет в татарском мире в своих интересах – а хоть бы и привлечь Василия III к делу подчинения Астрахани Крыму. Однако, чтобы сделать Москву да и Вильно тоже более сговорчивыми и послушными, заодно подняв ставки в «крымском аукционе» (когда Россия и Литва, соревнуясь за расположение Бахчисарая, были готовы идти на уступки татарам и, само собой, отправлять в Крым все более и более богатые подарки-«поминки», которые там расценивали как подобие прежнего ордынского «выхода» и символ вассального положения русских и литовцев), Крым выработал и соответствующий требованиям момента инструментарий.

Переговоры и обмен дипломатическими миссиями отнюдь не мешал Бахчисараю время от времени организовывать (или смотреть сквозь пальцы на действия отдельных «князей» и мурз) набеги на Литву и Русь. Такие набеги позволяли крымским «царям» достичь сразу нескольких целей – и направить деструктивную энергию своих подданных вовне, и, позволив им поправить свое материальное положение за счет добытой в ходе набега добычи, сохранить их лояльность; и оказать военно-политическое давление на Москву и Вильно с тем, чтобы сделать их более уступчивыми и податливыми. В конце концов, слова дипломатов, подкрепленные таким весомым аргументом, как положенный в нужное время на стол, за которым велись переговоры, меч, стоили существенно больше, чем просто слова. В общем, можно сказать, что в Крыму пришли к аксиоме К. фон Клаузевица о том, что война есть продолжение политики иными средствами самостоятельно и задолго до того, как прусский военный теоретик сделал первые наброски своего знаменитого трактата.

Результатом всей этой интриги стала растущая угроза неожиданного нападения с юга, и Москва не могла не принять этот фактор в расчет. Обращает на себя внимание тот факт, что, начиная с 1509 г., когда был заложен деревянный кремль в Туле (который спустя 5 лет начал перестраиваться в камне, что и было сделано в 1520 г.[518]), Москва предпринимает усилия, размах которых все нарастал, по укреплению «крымской украины». Строительство крепостей сочеталось и с усилением группировки войск, разворачиваемой на этом направлении. В 1513 г. в разрядной росписи впервые упоминается о расстановке полков русской конницы «на берегу» – пока что Угры (в расчете на то, чтобы прикрыть и крымское, и литовское направления)[519]. В последующие годы центр тяжести обороны «на берегу» постепенно смещается на Оку[520], в район Серпухова и Каширы[521], где он и будет находиться практически до конца века.

Имея на ногах крымскую «гирю», Василий III после серии татарских набегов уже не мог, как его отец, воевать с Литвой в полную силу, но только с оглядкой на юг. И хотя литовское направление в его политике оставалось главным, большими успехами, такими, как у Ивана III, несмотря на вкладываемые усилия и ресурсы, Василий не мог. По итогам первой Смоленской войны, растянувшейся на долгие 10 лет, с 1512 по 1522 г., он сумел отвоевать у Вильно только Смоленск (который на много десятилетий стал камнем преткновения в отношениях России и Польско-литовского государства). Больше того, откровенное нежелание Василия идти навстречу требованиям Бахчисарая (хотя бы в том же астраханском вопросе) привело к знаменитому Крымскому смерчу 1521 г., когда Мухаммед-Гирей I явился со своей ратью на Оку, разбил русские полки под Коломной и подступил к самой Москве и 2 недели опустошал ее окрестности. Василий III бежал из своей столицы на северо-запад, а оставленный им на царство крещеный татарский царевич Петр Ибрагимович и бояре согласились выдать хану грамоту с обязательством выплачивать в Крым регулярную дань. Грамота эта, правда, потом была утеряна, однако память об этом успехе «царя» еще много десятилетий грела сердце татар.

Время между Крымским смерчем и гибелью Мухаммед-Гирея в Астрахани от руки ногаев осенью 1523 г. – время наивысшего могущества Крыма. Ему удалось подчинить своей власти ногаев (по крайней мере, де-юре), взять Астрахань, посадить в Казани своего брата Сахиб-Гирея, нанести поражение Василию III и установить союзнические отношения с Литвой (причем Вильно, подчеркнем это еще раз, в этом союзе имело статус младшего партнера). Именно с этого момента крымская угроза (вместе с казанской, поскольку в Казани окончательно оформилась и подняла голову прокрымская партия) стала реальностью. Знаменитые слова имперского дипломата С. Герберштейна о том, что даже если он (московский государь. – В. П.) «не ведет никакой войны, то все же ежегодно по обычаю ставит караулы [в местностях около Танаиса и Оки] числом в двадцать тысяч для обуздания набегов и грабежей со стороны перекопских татар»[522], относятся именно к этому времени.

К счастью для Василия III, триумф Мухаммед-Гирея продолжался недолго, буквально несколько дней. После внезапной смерти крымского «царя» и его наследника и преемника Бахадыр-Гирея ногаи учинили сокрушительный набег на собственно Крым и опустошили его, отомстив за все те унижения и обиды, которые причинил им несколькими годами ранее покойный. В разгромленном Крыму началась великая «замятня», растянувшаяся на почти полтора десятилетия, и ханство на время выбыло из «Большой игры», став ареной борьбы аристократических кланов и объектом вмешательства в эти интриги соседних государств – России, Литвы и Турции. Благодаря всему этому Василий получил возможность вернуться к реализации планов, задуманных его отцом, – окно возможностей приоткрылось, и нужно было реализовать эту неожиданно появившуюся возможность.

Литва и Казань – вот два объекта первостепенного внимания Василия в 20-х – начале 30-х гг. Полностью вернуть сложившееся к концу правления Ивана III положение, когда Казань была фактически русским протекторатом, оказалось невозможным – в Казани сложилась мощная политическая группировка, считавшая невозможным терпеть прежнюю зависимость от Москвы, и в своем стремлении «отвязаться» от московской колесницы эта «партия» была готова искать союзников хоть в Крыму, хоть в Ногайской Орде. Крым, обладавший большим авторитетом и политическим весом, в этой борьбе имел приоритет, и не случайно вслед за Сахиб-Гиреем, вынужденным Василием III бежать из Казани после смерти своего брата Мухаммед-Гирея, на казанском столе воссел их племянник Сафа-Гирей, враг московского государя.

Сафа-Гирей оказался крепким орешком для Василия III. Лишь весной 1532 г. в результате дворцового переворота Сафа-Гирей был свергнут и бежал из Казани. Ему на смену пришел московский кандидат, касимовский «царевич» Джан-Али. «Над Казанским ханством, хотя и в несколько смягченной форме, вновь был восстановлен российский протекторат. При Джан-Али постоянно находились русские советники, в городе размещался отряд русских воинов. Внешнюю политику страны поставили под