— Не валяй дурака, — вздохнула я. — Рябовуехал?

— Да, — помедлив, все же ответил он.

— Значит, вы обо всем договорились?

— У нас есть деньги, документы, и мы свободны. Тыпонимаешь?

— Конечно. Я счастлива. Ты убил моего отца…

— Нет…

— Ты убил моего отца, — повторила я, сжимая вруках пистолет, теперь он его увидел, поморщился и швырнул кейс на постель,прошел вперед и зажег настольную лампу:

— Я не убивал твоего отца. Он погиб в перестрелке. Могпогибнуть и я. Тело спрятали. Так меньше шума.

— Потом приехала я…

— Точно. Приехала ты.

— Я сидела вот тут, а ты вошел…

— Дай мне пистолет. Ты не сможешь выстрелить. Ты ужепыталась однажды, помнишь? Ты меня любишь. Ты слышишь, что я говорю?

— Конечно. — Мне вдруг сделалось смешно, и язасмеялась. — Вы с твоим дружком Эдиком хотели получить алмазы ипопытались провести Рябова…

— Мне плевать на Рябова…

— А когда люди Искандера напали на дом, где вы с Эдикомдержали меня, ты вновь с ним встретился.

— Я был ранен. Другого выхода, как сотрудничать, у меняне было.

— И я сама подсказала вам идею…

— Точно. Ты сказала, что ждешь своего мужа, он придет испасет тебя, и тут чертям тошно станет, вот я и предложил Рябову…

— А он услужливо подсунул мне все это дерьмо обратьях-близнецах и прочую чушь… С мозгами у меня точно проблемы, раз яповерила в такое…

— Тебе хотелось поверить.

— Разумеется. Мне очень хотелось поверить. Хотя трудновообразить что-либо глупее… Ваш план сработал: я привела тебя прямиком кнамеченной цели.

— Да. А за это мы получили свободу и деньги. Многоденег. И документы, с которыми можно начать новую жизнь.

Это показалось мне таким забавным, что я опять засмеялась:

— Ладно. Ты прав. Я не могу стрелять в тебя. Забирайденьги и проваливай.

— Ты ничего не поняла, — нахмурился он и вроде быдаже разозлился на мою бестолковость. — Мы поедем вместе. Мне труднообъяснить… Слушай, отдай мне пистолет… В конце концов, это не игрушка. Дайсюда. — Он подошел ближе и протянул руку, а я чуть приподняла свою,щелкнув предохранителем.

— Для человека, который точно знает, что я не выстрелю,ты чересчур нервничаешь…

— Говорю тебе, это не игрушка…

— Мой ночной кошмар… Я все вспоминала и вспоминала… Тыведь не стрелял в меня, верно? Зачем тебе было стрелять? Умри я, и мечта обалмазах тю-тю… Я пыталась застрелиться, сообразив, что попала в ловушку, и темсамым лишила вас удовольствия…

— Отдай пистолет…

— Значит, я права… Не вынуждай меня к крайним мерам,бери деньги и убирайся. Как там тебя, Стас, Андрей или Странник… Я устала, имне надоело с тобой трепаться.

— Вот и отлично. Ложись спать. А завтра мы будем далекоотсюда. Куда ты хочешь поехать? Скажи мне? Хочешь в Париж? Красивый город,полно тряпок. Говорят, там на каждом углу эти чертовы тряпки, сущий рай длябаб…

— Зря ты думаешь, что я совсем спятила, —вздохнула я.

— Я так не думаю. Я знаю, ты меня любишь, а я люблютебя. Это трудно объяснить, объяснять я вообще не умею… Просто так получилось,что из всей моей жизни самыми важными оказались полгода, что мы прожили вместе…Я думал, это притворство, я хотел денег, я честно думал, что ненавижу тебя, яхотел тебя убить, потому что испугался, нельзя, чтобы один человек так зависелот другого, я вообще не знал, чего хотел… Рассказчик из меня никудышный, самавидишь… А когда я вновь стал Андреем, и мы были вместе, все сделалось ясно.Понимаешь? Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Я это точно знаю, а на всеостальное мне наплевать. Я люблю тебя.

— В самом деле? — спросила я.

— Да. — Он взял меня за руку, опустился на колении прижался лбом к моей ладони.

— Поклянись, — сказала я.

— Клянусь. — Он поднял ко мне лицо — и в глазахего была надежда.

— Отлично, — ласково улыбнулась я. — Тогдасмотри… — И выстрелила себе в висок. У него была хорошая реакция; взвыв, сперекошенным от ужаса лицом, он бросился вперед, но на секунду опоздал.

* * *

Мир был белым-белым, с яркой точкой посередине, я долго кней присматривалась, к её странному свечению, она приближалась, словно в ответна мой призыв, и вдруг стало ясно, что это обыкновенная настольная лампа,прикрытая забавным чехольчиком, а рядом сидит женщина, опустив голову, и то лидремлет, то ли читает книгу, лежащую у неё на коленях. Короткая стрижка,морщинки у глаз, седина на висках. Лицо измученное.

— Мама, — прошептала я, получилось со второйпопытки. Женщина подняла на меня взгляд, глаза её на мгновение расширились, ротскривился. Она вскочила и бросилась ко мне.

— Анечка, дочка, зайчик мой, я здесь, доченька, здесь…

Слезы катились по её щекам, она шмыгала носом, смеялась,вытирала слезы рукой и гладила меня по щеке мокрой ладонью.

— Мама, — прошептала я и попробовалаулыбнуться. — Где я?

— В больнице. Все хорошо, Анечка. Все простозамечательно, милая, только ты, пожалуйста, постарайся, постарайся… — Япошевелила рукой, обнаружила с некоторым удивлением, что у меня есть руки и онименя слушаются. — Я сейчас врача позову, — шептала мама. — Однусекундочку…

— Подожди, мам, не надо врача. Так все странно. Что сомной случилось?

— Ты попала в аварию. Вы ехали с папой из поликлиники итут какой-то… Бог с ним…

— А где папа?

— Здесь, Анечка, здесь. Все хорошо. Он уже в обычнойпалате. Нога сломана, болит очень, а так все отлично, он к тебе придет. Андрюшапоможет ему добраться, тут недалеко по коридору.

— Андрюша?

— Ну да… Мы по очереди дежурим. Я отправила его спать.Он на ногах не стоит, смотреть страшно, так переживает. А ребеночек жив,Анечка. Слава богу, здоровенький такой. Врачи говорят, это даже лучше, что всемь месяцев, в восемь сложнее. Девочка, такая красавица. Андрюша не стал еёназывать, сказал, когда ты поправишься… — Мама всхлипнула и засмеялась: