— Подожди, с той стороны еще дверь, запирается изнутрина щеколду. Уезжая, мало кто об этом заботится. — Я обошла домик, там тожебыла веранда, но поменьше. Я поднялась и дернула за ручку двери. Дверьоткрылась. — Поверить не могу, — сказала я, повалившись на кровать спанцирной сеткой. Полифем вошел следом. Окинул помещение взглядом и сказал:

— Номер «люкс».

В домике стояли две кровати, шифоньер, стол, два стула и дветумбочки. Занавески с окон снимали только по окончании сезона. На каждойкровати лежали свернутые матрасы, по два одеяла, подушки, покрывало и комплектпостельного белья с полотенцами. Заприметив все это богатство, я почувствоваласебя счастливой.

Здесь было холодно. Какое-либо отопление отсутствовало, апогода не баловала. Я быстро заправила постели, Полифем, несколько уменьшив моюрадость, сказал:

— Стели на полу. — Что ж, на полу тоже неплохо.Свет включать не стоило из-за соображений конспирации, но глаза с темнотой ужеосвоились.

Я сняла кроссовки и поставила их в угол, не питая надежды,что они когда-нибудь высохнут, стянула одежду, быстро развесив ее на кровати.

— А ты чего ждешь? — спросила Полифема. —Хочешь схватить воспаление легких?

— Это вряд ли, — сказал он, но стал раздеваться.

Я растерлась полотенцем, вложив в это занятие остаткижизненных сил, завернулась в одеяло и стала проводить ревизию в своей сумке.Большинство ампул не вынесло ночных приключений, но кое-что все же осталось. Яна ощупь нашла шприц и быстро сделала себе укол.

— Иди сюда, — позвала Полифема. Стоя ко мнеспиной, он пытался завернуться в полотенце, а я лишний раз поразилась буйнойфантазии матушки-природы. Мне пришлось звать его дважды, навыков ношенияполотенца на бедрах у него не было, и он заметно маялся.

— Слушай, я же врач, — не выдержала я. — И втаких обстоятельствах, как сейчас, у меня чисто профессиональное отношение ктвоей особе, так что не пытайся стать меньше ростом, а иди сюда. Завтра тыдолжен быть здоров. — В такой комнате ему дышалось явно с трудом, онвыглядел носорогом в клетке.

— Что за дрянь? — подозрительно спросил он, садясьрядом и косясь на шприц.

— Панацея от всех воспалений на свете, сжимай кулак.

— Ты же ничего не видишь, — заволновался он.

— Еще скажи, что уколов боишься, — фыркнула я.

Мы находились в этом домике не более двадцати минут, а я ужечувствовала себя молодцом. Покопалась в сумке и нашла пузырек со спиртом.Быстро себя растерла. Полифем повел носом, а я засмеялась:

— Вовнутрь по глотку останется. Поворачивайсяспиной. — Он покорно повернулся. Я растерла его спину, а потом грудь.Выглядел он, по-моему, прекрасно, хоть сейчас в бой. — Еще бы съесть чегои горячего чая, — мечтательно заметила я. — Но и так неплохо.

Я забралась под одеяло, свернулась клубком, подтянув ноги ксамому подбородку, и блаженно зевнула:

— Поверить не могу… — Полифем перебрался в свой угол,лег на спину, закинув руки за голову и вытянув ноги. Смотрел в потолок.

— Как твое плечо? — спросила я.

— Нормально. На мне как на собаке.

— Это ты вредничаешь?

— Зачем, так и есть.

— Полифем, — позвала я и мысленно чертыхнулась,вот уж воистину: язык мой — враг мой. — Извини, — очень на себяразозлившись, попросила я.

— Зови, как удобней. Мне все равно.

— А мне не все равно. — Я тоже в потолокуставилась, в крайней досаде. Тут он голову приподнял, посмотрел на меня испросил:

— Что, очень похож?

— На кого? — растерялась я.

— На циклопа этого.

— Откуда мне знать, что я с ним, чай пила?

— Но ты ж его видела?

— С ума сошел? Где, интересно? Если и жил он на свете,то умер задолго до того, как наши с тобой предки с дерева слезли.

— А я его видел, в кино. Жуткий урод и придурок,по-моему.

— С одним глазом во лбу красивым быть трудно, а об умециклопов по единичному примеру мы судить не можем. В семье, как известно, небез дурака. Одиссей тоже хорош, поступил с ним по-свински, напоил и глазвыколол. Единственный.

— Так он их сожрать хотел.

— Они для него и были едой, как овцы или сыр.Маленькие, бегают под ногами, точно блохи. Лови и ешь. Хотя существо с мозгамиблох есть не станет. — Я примолкла и подумала: «Мама моя, да это белаягорячка. Защитная речь о циклопах. Одиссей мне не нравится… Может, ещекольнуться?» — Эй! — позвала я. — Прозвище будем считать неудачным, иты вполне можешь считать, что у меня, как у всех коротышек, злобная зависть квысоким людям. Идет?

— Да не суетись ты… — сказал он лениво. — По мне,хоть горшком зови. Глупо обращать внимание на слова.

— Да? — Я заинтересовалась. — А на что неглупо?

— Ну… на то, что человек делает или не делает.

— Это мудро, — кивнула я. — Вот ты, кпримеру, жизнью рисковал, меня спасая. Как я должна это расценить?

— А у тебя мозги есть?

— Да вроде были.

— Ну так и думай.

— Тяжело с тобой, Коля.

— С тобой тоже не водка с огурцом.

— Как, как? — засмеялась я. — Такого я еще неслышала. Сам придумал?

— Я сам ничего не придумываю. У меня голова большая, амозг маленький.

— Нормальный у тебя мозг, — утешила я. — Амужик ты занятный… Дядя Юра тебе кто?

— Не приставай с ним, — проворчал он и даже на боклег и от меня отвернулся.

— Ты ему чем-то обязан?

— Ага.

— Чем?

— Да всем, устраивает?

— Не очень. Туманно, а я люблю поконкретней. Давайначнем с простого. Где вы с ним познакомились?

Он засмеялся:

— Ты, Маринка, как следователь. Уж больно хитрая. Продядю Юру я тебе уже все рассказал: помер он.

— А я так не думаю.

— И правильно. На то человеку мозги и даны, чтоб ондругих не слушал, а сам до всего дойти мог.