и досмотрела фильм до конца, а звук убрала, чтобы не разбудить аппамму. Убрала или убавила, уточнил Кришан, сочтя ее последние слова преувеличением, убрала, ответила Рани, смотрела кино без звука, — и пожала плечами, будто в этом нет ничего странного. Как же вы смотрели, если не слышали текст, ведь ничего не понятно, удивился Кришан, ему не верилось, что Рани просидела два с половиной часа перед безмолвствующим экраном, следить за сюжетом не так уж и трудно, пояснила Рани, ведь по лицам героев обычно понятно, что они чувствуют.

Кришан еще чуть-чуть поболтал с аппаммой и Рани, потом пошел поздравить мать с Новым годом и вернулся к себе, но заснуть не сумел, хоть глаза и слипались, хоть и кружилась голова. Кришан, зажмурясь, лежал на спине и думал о том, что сказала Рани, представлял, как она сидит перед телевизором в тихой комнате, вокруг темно, лишь на экране мелькают фигуры и тени дрожат на стене. Такое уже было несколько месяцев назад: Кришан зашел к аппамме и увидел, что Рани в одиночку смотрит фильм, правда, тогда телевизор орал на полную громкость, на экране разворачивалась неправдоподобно драматичная сцена — не то похищение, не то вооруженное нападение. Кришан постоял, посмотрел, потом спросил у Рани, в чем дело, из-за чего на экране творятся такие ужасы, Рани смущенно взглянула на него, помявшись, ответила, что сама не знает, попыталась объяснить, в чем там суть, но получилось невнятно. И Кришан догадался, что Рани, хоть и сидит перед телевизором, толком его не смотрит, точно образы и звуки, которые он транслирует, не имеют ни смысла, ни связи друг с другом. И с тех пор всякий раз, застав Рани перед телевизором, Кришан гадал, смотрит ли она его; тот факт, что накануне Рани посмотрела весь фильм без звука, лишь подтвердил его подозрения: невозможно следить за сюжетом, не слыша реплик актеров и тем более музыки, ведь в таких фильмах именно музыка создает эмоциональную окраску, подсказывает зрителям, как им реагировать на определенную сцену — печалиться ли, надеяться, тревожиться или бояться. Вряд ли Рани сумела понять сюжет, почему произошло то или иное событие и чем это чревато для персонажей, и если она действительно была готова смотреть кино без звука, значит, ни его логика, ни смысл для нее не имели значения, то есть она, в отличие от обычных зрителей, не желала и не могла прочувствовать фильм. Чтобы сопереживать персонажам, нужно слышать, что происходит, а смотреть кино, не слыша, значит воспринимать его вчуже, наблюдать за движущимися красками и фигурами, как наблюдают за облаками, плывущими в небе, или за рябью на поверхности озера. При желании мы устремляем взгляд вдаль, на то, что никак с нами не связано и не может на нас повлиять, но слышим мы только то, что поблизости, что способно на нас повлиять: звук, в отличие от зрительных образов, связан с непосредственным присутствием, с возможностью взаимодействия. Потому-то в фильмах и книгах призраки, духи, фантомы обычно являются нам молчаливо, мы их видим, но не слышим, и они нас видят, но ничего не могут сказать: авторы книг и фильмов тем самым хотят показать, что, хотя эти сущности в каком-то смысле и явлены нам, они лишены возможности участвовать в жизни, неспособны действовать и влиять на нас, подобно тому, как и мы в каком-то смысле явлены им, но не можем проникнуть в мир, где они существуют. Кришан не знал, каково это — жить вот так, видеть, но не слышать, и понимать, что тебя тоже видят, но не слышат, однако, глядя на то, как разгорается пламя под гробом, он не мог отделаться от ощущения, что после войны Рани жила именно так — жизнью, в которой уже не было ее любимых и в которой она поэтому не желала участвовать, существовала, скорее, как призрак, не как человек, пусть и в теле, обладающем весом и физически перемещающемся в пространстве, пусть даже по-прежнему способна была на боль и любовь, на смех и на щедрость, пусть даже каждому, кто ее видел, было ясно: душа в ней жива.

Кришан наблюдал, точно завороженный, как пламя все больше и больше охватывает помост, дрова трещат и трескаются от жара, огонь лижет днище гроба, клубится густой темный дым. Распорядитель время от времени подкладывал сено в костер, ножом поправлял, подвигал поленья, но и он уже больше смотрел, чем участвовал в процессе, наблюдал за тем, как пламя горит по собственному почину, точно осознало, что оно существует, и теперь поддерживает в себе жизнь. Стоявший рядом с Кришаном развернулся и направился к выходу, Кришан огляделся и увидел, что, кроме него и распорядителя с помощником, у костра никого не осталось, вся процессия разошлась. Кришан понимал, что и ему пора, смеркалось, был, наверное, час шестой, если не позже, и возвращаться в деревню в темноте ему не хотелось. Однако он стоял как вкопанный, пламя лизало изножье гроба, деревянные его бока обуглились, задымились, загорелись поленья, лежавшие на ногах Рани. Распорядитель взялся за край стебля горящего пальмового листа, вытащил его из-под гроба и сунул в дрова над трупом. Потом взял бутыль керосина, полил им дрова, точно ему не терпелось сжечь гроб, собрал оставшееся сено и распихал куда мог. Огонь приближался к телу, оно пока что не занялось (впрочем, его не было видно), но Кришану казалось, он слышит, как пламя подступает к Рани, как оно шипит и трещит. От этих звуков его вдруг охватила тревога, ему не давало покоя, что Рани молчит, хотя вокруг нее бушует пламя, что сам он бездействует (хотя что он мог сделать?); Кришан поймал взгляд распорядителя и отступил от костра. Наверное, нужно на прощанье как-то выказать уважение Рани, подумал Кришан, но, не желая показаться глупым, развернулся и не спеша направился прочь. Треск пламени постепенно стихал вдали, и Кришана охватило спокойствие, словно то, что происходило позади него, уже неслышимое, происходило в другом мире или пространстве, и лишь добравшись до выхода, движимый любопытством, напоследок он обернулся.

Костер, издали казавшийся куда меньше, горел ярко и плотно посередине участка, темно-янтарный в сгущавшихся сумерках, клубы дыма растворялись в воздухе. Голубой горизонт за оградой уже посерел, окоем тут и там заслоняли разметившие пейзаж пальмировые пальмы; Кришан смотрел на эти просторы, и его вдруг охватило странное чувство, будто ему больше некуда идти. Окинув взглядом и беззвучно горящий костер, и раскинувшиеся повсюду