я успел её озвучить, мои ладони, следуя дурной привычке, судорожно зашарили по карманам комбинезона, и нашли там...

— Эта вещь ещё лучше, — лениво, словно я пытался растолкать его спящего, заметил Шут.

На кончиках моих пальцев оказалась эссенция, похожая на белоснежную манну, выпавшую на стеблях верблюжьей колючки. Она была там ещё с тех пор, когда Глухач забросил меня в Извлекатель — я тогда положил немного этой массы в карман, просто на всякий случай. Теперь этот случай настал.

Климент вздрогнул, и его глаза расширились, будто в суеверном ужасе, когда он увидел у меня в руках эссенцию жизни. Остальные нервно переглянулись, озадаченные выражением его лица. Они тоже поняли, что случилось что-то из ряда вон, но не видели пока, что.

— Что... это? — медленно, словно не веря своим глазам, спросил Климент. Я облизнул губы, чувствуя во рту сухость.

— Эссенция, — хрипло сказал я, и запнулся, поражённый тем, что я только сейчас о ней вспомнил. Воистину, я — осёл из ослов и во веки веков. Как я мог об этом забыть!? Как я мог!?

— Как... она оказалась у тебя в руках? Её же... надо собирать Проектором со щупалец Извлекателя, иначе можно погибнуть, — пробормотал Пыль-пробуждённый, но затем, встряхнулся. — Ладно, прости меня, это всё неважно. Такого количества нам точно хватит, Антон. Мы спасены. Спасибо... это какое-то чудо...

— Возьми, — пробормотал я, выступая вперёд с протянутой рукой. — Надеюсь, такого количества нам хватит.

— Конечно, хватит, — хмыкнул, со звенящей в голосе иронией, Шут. — Попутно мы полюбовались, что должна практике значить фраза: «бешеной собаке — семь вёрст не крюк», или же «дурная голова ногам покоя не даёт». Поздравляю тебя, Антон, ты — хороший человек. Но, всё-таки, полудурок.

— Ты всё знал! — мысленно пробормотал я, даже не возразив. — Ты всё знал!

— Конечно, знал, у меня же не память девичья, — фыркнул Шут. — Главное, что ты без моего участия это вспомнил, иначе быть тогда тебе точно полным идиотом, а не полудурком. Я ведь всё это время жил надеждой увидеть, как ты сурово и без малейшего смысла швыряешь кого-нибудь в Извлекатель. Вот это была бы потеха!

— Иди к чёрту, Шут, — устало вздохнул я.

Глава 14. Новый Свет

Нуль-телепортация оставила во мне сосущее под ложечкой ощущение, как будто я повис на миг в пустоте, а потом возник в другом месте. Удар в глаза лучей — ярких, как от множества софитов, и растерянное головокружение, до отблесков в голове блещущих зайчиков. Гладкий пол сделал попытку приблизиться к моему лицу, прежде чем я взял себя в руки, и замер, оглядываясь.

«Где я?» — подумал я, пытаясь вспомнить момент телепортации.

— Кто я? — передразнил меня Шут. От его вопроса, почему-то, внизу живота возник комок страха. И пока перед моими глазами мелькали бельмастые пятна, я вспомнил что-то, что заставило меня похолодеть.

Нуль-телепортация — это же не столько перемещение с места на место, сколько исчезновение в одном месте предмета, и возникновение его в другом? Перемещение — или уничтожение? И как понять, где граница лежит между одним и другим? Ведь если Антон был стёрт, то я теперь — не более чем его копия!

Двойник, неотличимый от образца, но, всё же — не он... другой. Больше не я.

— Забудь, — вздохнул Шут, выслушав мои мысли. — Просто забудь. Ведь души нет, а значит, ты повторим так же, как переданный на другой носитель набор данных. Смирись и забудь об этом.

— Спасибо, Шут, — проворчал я. — Ты всегда знаешь, как меня успокоить.

Приступ дурноты от мнимого вращения вокруг меня шаткого пространства прошёл столь же стремительно, как пришёл, и я увидел удивлённые взгляды всех остальных.

— Ты, что ли, впервые в жизни столкнулся с нуль-телепортацией? — сочувственно спросила Белка, сощурив на мне любящий взгляд своих зелёно-голубых глаз, и положила мне на плечо ладонь. Невольно я выпрямился, не желая показывать ей свою слабость, и попробовал очнуться сквозь слышимый в голове шум.

Я несколько раз отнял и снова прислонил ладони к ушам, прежде чем я вдруг понял, что это в ушах у меня шумят капли падающей в фонтан влаги. Мы находились в просторном зале с высокими сводами, которые нависали над нами, создавая впечатление взгляда великана над стайкой крохотных насекомых.

Нос неожиданно увлажнился от водяных испарений, которые пронизывали мельчайшими каплями воздух. Впервые за всю свою новую жизнь, я видел фонтан, который усеивал зал звуками брызг, и возвышался высокой чашей над нами. Звучание струй как две капли воды походило на детский радостный смех, и я замер, подавленный его совершенной безмятежностью и спокойствием.

По странной иронии, я именно в тот момент вспомнил, глядя на фонтан, что последний раз я принимал душ в прошлой жизни, после чего подавил порыв принюхаться к своей коже. Нечего было вести себя, как дикарь, под взглядами множества людей, направленных на... Климента?

— Климент! — громко воскликнул человек средних лет, который стоял неподалёку от фонтана, и торопливыми перебежками двинулся в нашу сторону. Послышались шепотки, и на нашей компании остановились взгляды многих прохожих — но, похоже, им хватало забот и без нас.

Лишь несколько мужчин, похожих на воспитателей-телепатов с нижних ярусов, последовало за знакомцем Климента ближе к нам. Остальные, бряцая пистолетами в кобурах, пошли дальше, и даже не оглянулись.

В зале не было женщин, молодых людей, и стаек детей, занятых бездельным брожением. Каждый из всех, кого я видел, целенаправленно или даже торопливо куда-то шёл.

Мой взгляд невольно остановился на входе в зал, похожий на узкий коридор с множеством окон и смотрящих в него перегородок.

Мгновение прозрения, и пси-зрение позволило мне опознать длинную кабину охраны, идущую вдоль коридора. Воздух внутри дрожал, как от напряжения. Мои телекинетические ладони, скользнувшие туда, столкнулись с давлением плотной, как вода на дне океана, среды.