такое жуткое любопытство ядовито. Разрушительно. Но мои ноги несут меня сами, ведут по пути, который наверняка меня погубит.

Ступая тише, я приближаюсь и слышу неровный гул мужских голосов.

Замираю.

Не похоже на звуки, с которыми мужчина и женщина должны сплетаться в муках удовольствия.

Волна облегчения накатывает столь резко, что приходится сжать губы и сдержать вздох.

Прижимаюсь к дальней стене и ныряю за плотную бархатную занавесь, собранную сбоку от закрытого окна. Оттуда открывается идеальный обзор, и в такой близи слышно каждое слово, а еще, если высунуть голову с дальней стороны, вероятно, я даже смогу мельком заглянуть в широко распахнутую дверь.

– Изящный ход с головой врука, Зали. Не перестаешь удивлять.

Кайнон.

– Здесь нет ничего изящного, – отрезает Зали. – Я застала шавку за поеданием фермера и его сына. С остальных четырех вруков содрали шкуру и пригвоздили их к столбам в назидание. Они не были первые – и уж точно не будут последними.

Кажется, Зали только что завоевала мое уважение.

Кайнон прочищает горло, и я почти наяву вижу, как он скрещивает руки на груди или разглядывает ногти, будто разговор ему наскучил.

– Как бы я ни наслаждался твоими рассказами, мне нужно поговорить с Рордином наедине.

– Ладно, – бросает женщина, и затем раздаются тяжелые, будто несущие весь груз ее гнева, шаги.

Шаги, которые направляются в мою сторону…

Вот дерьмо.

Задерживаю дыхание и закрываю глаза, вжимаюсь в стену, надеясь, что Зали не увидит мои торчащие из-под занавеси босые ноги.

Шаги все ближе, легкие начинают гореть, но я держусь… держусь…

Зали останавливается, проходят томительные секунды, а потом занавеска двигается, пропуская в мое убежище луч тусклого послеполуденного света…

Я вздрагиваю, щурюсь, глядя в большие медовые глаза в обрамлении темных ресниц, ожидая выволочки, а потом и возвращения в Каменный стебель под стражей.

Вместо этого Зали одаривает меня лукавой улыбкой – и опускает занавесь на место.

Потрясенно уставившись на плотную ткань, я снова слушаю шаги.

– Тебя это тоже касалось, Бейз.

Сдвигаюсь влево, приоткрываю занавесь и заглядываю в кабинет.

Каин стоит спиной к двери, широкие плечи закрывают половину обзора. Бейз вне поля зрения – вероятно, где-то подпирает стенку, но я вижу Рордина. Он развалился в кресле за большим черным столом.

– Бейз никуда не уйдет, – рокочет Рордин, и что-то в том, как он смотрит на Кайнона, заставляет волоски у меня на шее встать дыбом.

Каин выпрямляется.

– Прекрасно.

– Прекрасно, – повторяет Рордин. Шевелятся только губы, все остальное в нем неподвижно, как камень.

– Ты хочешь использовать мои корабли?

Корабли Кайнона?!

Рордин постукивает пальцем по подлокотнику.

– Всего сотню или около того, – он слегка поводит плечом. – У тебя в пять раз больше. Уверен, ты можешь их выделить.

Пять. Сотен. Кораблей.

Да кто он вообще такой?!

– Если Вадон прогнулся, с ним будет… сложно, – заявляет Рордин, наклоняя голову к одному плечу, потом к другому. – Его надежно защищают горы. Единственные его слабые места – река Норз, которая сейчас перекрыта, и западная расщелина в Рейдлинском высокогорье, куда можно добраться только по воде. У нас есть выбор: либо верное самоубийство на горном перевале, либо гораздо более безопасное путешествие по Мелеющим морям.

Рордин подается вперед, складывая пальцы домиком, и пронзает Кайнона взглядом, который обескровил бы пустоту между ними, если бы у нее было сердце.

– Нам нужны корабли.

Я сжимаю губы…

Его слова – мощные стены неприступной крепости.

Безопасные. Уверенные.

Непреклонные.

Мне хочется за ними укрыться, но что-то подсказывает, что я должна поступить наоборот. Бежать и никогда не оглядываться.

– Что ж, если твои подозрения верны, он угрожает лишь твоим чудным земелькам, – отвечает Кайнон резким тоном. – Почему вруки должны заботить кого-либо, кроме тебя?

Я сдвигаюсь еще дальше, мельком вижу лицо Бейза, его подпирающее стену плечо, скрещенные на груди руки. Выискиваю любой намек на эмоцию, ведь он, как правило, гораздо живей Рордина…

Не сегодня.

Бейз так же суров, так же непреклонен, он смотрит на Кайнона, словно питон, готовый напасть.

Замечаю у него на бедре клинок, и во рту пересыхает.

Это не деревянный меч.

Я еще никогда не видела ни этого серебристого эфеса, ни большого радужного камня, что его венчает.

– Одними вруками и странными исчезновениями дело не ограничится. – Голос Рордина как пруд посреди зимы.

Ровный, холодный и смертельно спокойный.

Кайнон едва заметно склоняет голову.

– Это угроза?

– Это факт.

– Что ж, Мелеющие моря поглощают десятую часть всего, что через них проходит. Значит, как только я брошу тебе свой знак, я пущу по меньшей мере десять кораблей коту под хвост. Пока нас ничто не связывает официально, – парирует Каин, пожимая плечами, – ничего не могу обещать.

Температура падает так резко, что мой выдох вырывается молочным облачком пара и я едва сдерживаю дрожь. Бейз кладет ладонь на эфес.

Глаза Рордина темнеют.

– Хорошо подумай, прежде чем продолжить, Каин.

– Сиротка, которую ты держишь взаперти в башне, – говорит тот без колебаний.

Спина цепенеет, я так неподвижна, что слышу, как в собственных венах бьется пульс.

– Что она?

Голос Рордина звучит так монотонно, что мне представляется смерть.

Ледяная, ужасная, безжалостная смерть.

– Я желаю даровать ей свою куплу, – отвечает Кайнон, и замок вдруг кажется мне слишком крошечным, чтобы вместить разрушительную энергию, исходящую от верховного владыки Запада.

– Вот как?

Рордин встает, медленно, плавно, будто он играет со временем, выделяя каждое движение восклицательным знаком. Он огибает стол сильным, уверенным шагом, и Кайнон смещается так, что теперь они стоят лицом к лицу и я отчетливо вижу оба их профиля.

Они – день и ночь. Солнце и луна. Совершенно разные, но оба властвуют над небом по-своему нечестиво.

Рордин выше и пользуется этим, смотрит на Кайнона сверху вниз, будто тот букашка на каменной кладке, не более.

– Лишь очень дерзкий человек способен заявиться в поместье соседствующего владыки и таким образом его подкупать. Я в некоторой, пусть ничтожной, степени даже впечатлен. В остальном мне хочется содрать кожу с твоих яиц и скормить их тебе же, заставить проглотить семена будущих отпрысков.

Кайнон вздергивает подбородок и сует руки в карманы, будто ведет обычную беседу о погоде.

– Я бы не стал мне угрожать, Ро. Особенно когда ты укрываешь в своей башенке женщину с такими… явными чертами Бахари.

Что?

Рордин скользит вперед, пока между ними больше не остается пространства.

– Тебе напомнить, с кем ты говоришь?

Мое сердце подскакивает, колотится где-то в горле, а момент все тянется, звенит собственным жадным пульсом.

Между этими двумя что-то есть – прошлое, которого я не знаю.

Кайнон