– Неужели? – Алина изумленно выгибает бровь. – Даже ради Себа?

– Я не… – Я действительно не знаю. Еще вчера я сказала бы, что Том готов ради него на что угодно, но сейчас… Горечь и обида в голосе Себа вчера вечером, каменное лицо Тома, когда Себ заявил, что с самого начала знал, что Том неравнодушен ко мне… В общем, я не знаю, кого выбрал бы Том – Тео или Себа. – Я не знаю. Не могу сказать.

– А вы? – Она пристально смотрит на меня. Ее изящные, тонкие запястья поднимаются вверх и смыкаются под подбородком. Я же в очередной раз поражаюсь ее самообладанию, тем более что догадываюсь, что за ним скрывается.

Что нужно, чтобы столкнуть Модана на эту дорожку? Я представляю, как он в своем безупречном костюме шагает по пыльной сельской дороге мимо фермы, как солнце палит ему плечи, но он идет себе дальше, выстраивая в голове аргументы в пользу того, что убийца – это Тео. Наверное, такое очень даже возможно, если вложить ему в уши пару-тройку нужных фраз. Ложь, все до одной. Ложь и предательство Тео. Будет ли это предательство намного хуже, если я расскажу французу про Каро и ее кокаин? Я всегда могу заявить в свое оправдание, что она это заслужила, – ведь кто, как не она, через Марка Джефферса распускает обо мне слухи. Правда же заключается в следующем: как только почувствовала себя загнанной в угол, я даже не колебалась. Я бы сделала это, даже не будь никакого Джефферса. Опять-таки, что сказал бы по этому поводу Том?

– Кейт? – Голос Алины вырывает меня из задумчи-вости.

– Я подумаю об этом, – говорю я. По крайней мере, я ей не солгала. Вряд ли я стану думать о чем-то другом.

Какое счастье, что мне ничего не нужно рассказывать Тому. Лара уже сделала это за меня. Он звонит мне тем же вечером, и его голос полон отчаяния.

– Господи, Кейт… Садовые грабли. Я только что проверил, как это будет по-французски. Râteau! Мне казалось, она сказала bateau. Но это было râteau[11].

– Что? Кто сказал? Ты о чем? – ору я в мобильник у себя в гостиной и взглядом ищу пульт, чтобы убрать звук телевизора. Я включила его в надежде, что какая-нибудь передача отвлечет меня от бури мыслей в моей голове. Персонажи резко умолкают; до меня же доходит, что я не помню, что, собственно, я смотрела.

– Я видел Северин. Я видел, как они с Себом входили в сарай, но я видел ее потом, после того как они… ну, ты понимаешь. Она проходила мимо бассейна, и у нее на лице была кровь, немного, я бы даже сказал, чуть-чуть, явно не повод для того, чтобы из-за этого волноваться. – Я не уверена, слышала ли я хоть когда-нибудь от Тома – спокойного, хладнокровного Тома – подобный поток сознания. – Я спросил у нее, всё ли с ней в порядке. Если честно, я тогда ее плохо понял, она никак не могла подобрать правильное английское слово. Только твердила bateau. Вернее, я думал, что она говорит bateau, тогда как на самом деле это было râteau.

Я на миг представляю себе Северин в полутемном сарае, как ее изящная нога наступает на острые зубья садовых грабель, как длинная рукоятка тотчас взлетает вверх и бьет ее по лицу. По идее, это должно быть смешно. Но мне не до смеха.

– Я тогда подумал, что она несет какую-то ерунду, ведь в радиусе десятка миль от нас не было никакой лодки, но, с другой стороны, все мы тогда были изрядно пьяны, и я приписал ее слова действию алкоголя. Она махнула мне рукой – мол, отойди – и пошла дальше. Я же решил, что она решила лечь спать, что с ее стороны было весьма разумно.

– Почему ты не сказал об этом полиции? Ни тогда, ни теперь?

В трубке раздается его вздох.

– Не хотел осложнять жизнь Себу. Подумай сама: я вижу девушку, у нее окровавленное лицо, затем она вообще исчезает… Оглядываясь назад, я начал подозревать, что, возможно, она не была пьяна, просто у нее было сотрясение мозга. Иначе с чего ей нести какую-то чушь про лодки! Вот только это была не чушь… Но поскольку она вышла из сарая, где была с Себом, я не хотел осложнять ему жизнь и поэтому просто…

– Молчал, – заканчиваю я за него и, прижав к уху телефон, снова опускаюсь на диван.

– Да, молчал. – Похоже, из него вышел пар. Он делает глубокий вдох, затем шумно выдыхает в трубку. Это такой интимный звук. Я буквально ощущаю щекой его дыхание. – Но, по крайней мере, они не найдут на граблях твоей ДНК.

– Верно. – Я снова молчу, вспоминая, как тогда в первый раз полиция брала образцы наших ДНК с тем, чтобы снять с нас подозрения, как нам было сказано. У меня даже в мыслях не было возражать – наоборот, я пошире открыла рот, позволяя взять с внутренней стороны щеки два мазка. Интересно, сейчас я проявила бы такую же готовность? – Как там говорится? Отсутствие доказательств – это не доказательство отсутствия. Что-то типа того.

– Никогда не прощу себе, что так подставил тебя, – бормочет в трубку Том, скорее самому себе, чем мне.

Трудно сказать, подставил он меня или нет, я сама пока пытаюсь разобраться. У полиции появилось орудие преступления, которое на самом деле никакое не орудие – скорее бутафория из дешевой комедии.

– Так что, по-твоему, произошло с ней? – спрашиваю я наконец. – Вернее, что ты тогда подумал?

– Я подумал, что ее травма оказалась серьезней, чем на первый взгляд. Порой жизнь подбрасывает такие дурацкие случаи… бац, и человек получает граблями по лбу. А потом она потеряла сознание и умерла.

Он говорит, а я представляю себе эту картину. Северин в черной тунике, с сандалиями, болтающимися в одной руке. Едва различимая в темноте, она идет мимо бассейна, ее темный силуэт подсвечивает лишь дрожащее отражение лунного света в воде. Она делает шаг, спотыкается, свободной рукой хватается за окровавленный висок и, не издав даже звука, падает. Впрочем, нет, все было не так, потому что Северин здесь, со мной, сидит в моем кресле. Но и это тоже неправильно, потому что она мертва. Вот только то, что рассказывает Том… Я ловлю себя на том, что энергично массирую лоб. Голова моя раскалывается от боли. Я утратила нить повествования, но Том продолжает говорить:

– Я подумал, что Себ нашел ее и, запаниковав, решил спрятать тело. Вот только он был не в состоянии сделать это самостоятельно. Ему явно кто-то помог. Каро или Тео. Или они оба. Я подумал, что они отвезли ее куда-нибудь подальше и бросили.

– В моей машине? – Я выпрямляюсь. Почему-то я воспринимаю это как личное оскорбление, хотя отлично знаю, что этого никогда не было. Вернее, почти знаю. Но сегодня моя голова соображает плохо.

– Нет, не в твоей. Ты спала. Думаю, они не осмелились рыться в твоей сумке, пока ты спала, чтобы найти ключи. По всей видимости, они воспользовались «Ягуаром».

Я растерянно моргаю. «Ягуар» – предмет гордости отца Тео. Нам было строго сказано даже не приближаться к нему. В моих глазах это был музейный экспонат. Мне даже в голову не приходило, что на нем можно ездить.