откликаться на общественные работы[1448]. По возращении в СССР Р. Шапоан с 1937 г. работал в Комитете по делам спорта и физкультуры при СНК в качестве консультанта. Кроме того, до 1940 г. он трудился в Москве в качестве внештатного переводчика в ИККИ и в международном аграрном институте[1449].

В «деле Рауля Шапоана» имеются сведения, что он дважды подавал свои документы на получение советского гражданства (в 1938 и 1940 гг.), однако этот вопрос так и не был решен[1450]. Этот факт является странным, поскольку Р. Шапоан жил и поработал при советской власти весьма длительный срок, к тому же был женат на советской гражданке. Возможно, это было связанно с тем, что во Франции жили его мать и сестра. Из материалов дела следует, что Р. Шапоан встречался с матерью в 1929 г.[1451] во время своего пребывания во Франции. Собирая необходимую информацию о родственниках просившего гражданство, советские службы выяснили, что его мать – Шапоан Розалия Людвиговна[1452] – после смерти мужа (отец Р. Шапоана умер в 1918 г.[1453]) находилась на попечении своей дочери[1454], то есть являлась иждивенкой. Кроме того, покинув территорию СССР в 1909 г. (!), она являлась белоэмигранткой и контрреволюционеркой[1455]. В фондах РГАСПИ найден также документ, свидетельствующий, что в 1922 г. на Р. Шапоана было заведено дело и были попытки привлечь к разбирательствам тех, кто знаком с Р. Шапоаном, а именно А. Гильбо и Э. Розье. Однако оба они отказались прийти на допрос и лишь ответили письмами, в которых подчеркивали, что ни в чем самого подозреваемого не обвиняют, но им известно, что его супруга – «шпионка»[1456] и арестована особым отделом ВЧК[1457]. Соответственно, родственники – «белоэмигранты» и «иждивенцы», а также арест супруги автоматически ставили под вопрос возможность получения Р. Шапоаном советского гражданства.

В течение 17 лет (до 1946 г.) Р. Шапоан работал в редакции журнала «Советская женщина» и, как сообщалось, проявил себя с лучшей стороны. Из этого издания он был уволен в связи с переходом в Издательство литературы на иностранных языках во французскую секцию с окладом в 1300 руб. в месяц. В материалах дела несколько раз фигурирует информация о тяжелом заболевании Р. Шапоана – чем именно он болел, не уточняется. Редакция журнала «Советская женщина» даже просила возбудить ходатайство по предоставлению Раулю Шапоану персональной пенсии[1458].

Несмотря на недуг, Р. Шапоан прожил долгую жизнь и умер в 1964 г.[1459] в СССР.

Рауля Шапоана трудно назвать ярым сторонником большевиков – он был человеком спокойного темперамента. К большевикам он примкнул в тот момент, когда его жизни угрожала смертельная опасность. Оказавшись в 1918 г. в Бутырской тюрьме, Р. Шапоан встал перед выбором между работой на ВЧК или смертью. Выбор был сделан в пользу ВЧК. В свою очередь, к Французской коммунистической группе Москвы Р. Шапоан примкнул по причине служебной необходимости и по поручению Ф. Э. Дзержинского. Одновременно он продолжал работать на МЧК уже вместе с рядом коллег по французской группе. Когда МЧК была ликвидирована, Р. Шапоан остался в Советской России, участвовал в нескольких конгрессах Коминтерна и даже был избран председателем местной партийной организации. С 1929 по 1936 г. он жил и работал во Франции, однако вернулся в СССР. По-видимому, Р. Шапоан уже более адаптировался к жизни в Советском Союзе, чем за границей. В сущности, СССР стал для него родиной. Французом Р. Шапоан был только по происхождению – большую часть жизни он прожил в России и СССР.

Глава 18

«Левый интеллектуал» Анри Гильбо

Как отмечалось ранее, находясь на службе в Германии, А. Гильбо время от времени бывал в СССР, где получал директивы и сведения, которые впоследствии передавал представителям компартии Франции[1460]. В один из таких визитов в Россию в 1925 г. с ним искала встречи Л. Н. Константиновская, сотрудница издательства Наркомторга. Однако о своем желании встретиться с А. Гильбо она сообщила в письме в ЦК ВКП(б) лишь в 1929 г. Константиновская писала, что в 1919 г. имела связь с нашим героем и 30 января 1920 г. у нее родилась дочь. С ее слов, о появлении этого ребенка А. Гильбо знал, однако их союз распался ввиду споров, суждено ли ему появиться на свет. Л. Н. Константиновская сообщала, что в 1925 г., когда А. Гильбо находился в Москве, напомнила ему о его дочери. А. Гильбо согласился увидеться с бывшей возлюбленной и дочерью, однако, когда они пришли на встречу, он уже покинул Москву. Л. Н. Константиновская обращалась в ЦК ВКП(б), чтобы от имени партии попытаться добиться от нерадивого отца средств для поддержания жизни ребенка, страдающего туберкулезом и болезнью почек[1461]. Источники умалчивают, удалось ли удовлетворить просьбу Л. Н. Константиновской, но нам это дает основания полагать, что для окончательного отъезда из СССР у А. Гильбо была еще одна причина.

Пытаясь осуществлять революционную деятельность в Германии, которая, как нам известно, крупных результатов не имела, А. Гильбо стремился вернуться во Францию. Однако, в отличие от своих коллег по Французской коммунистической группе Ж. Садуля, М. Гильбо не имел возможности вернуться во Францию даже после прихода к власти «Картеля левых», поскольку в 1919 г. был приговорен к смертной казни по обвинению в госизмене[1462]. В связи с этим он продолжал находиться на территории Германии.

Французская разведка продолжала следить за перемещениями А. Гильбо – предполагалось, что Гильбо может попытаться вернуться во Францию после победы коалиции на парламентских выборах в 1924 г. Все префекты полиции были предупреждены о его возможном возвращении, располагали данными о том, как он выглядит, и знали, что у него имеется фальшивый паспорт[1463]. Французские спецслужбы сообщали, что А. Гильбо все-таки приехал во Францию, однако их данные расходятся. Один источник свидетельствовал, что 4 декабря 1924 г., располагая английским паспортом, А. Гильбо в Базеле сел на поезд до Мюлюза (Франция) и прибыл в Баден[1464]; другой информатор утверждал, что Гильбо вернулся во Францию через Сен-Луи в ночь с 4 на 5 декабря в автомобиле в сопровождении двух дам[1465]. Также сообщалось, что в первых числах декабря Гильбо находился в Базеле и остановился там у коммуниста Брюннера[1466], после чего 17 декабря уехал в Москву[1467], а 7 января 1925 г. он уже был в числе приглашенных на ужин в Советском посольстве в Берлине, который организовали для представителей прессы[1468]. Все это дает основания полагать, что конце 1924 –