class="p1">Катя теперь вздрагивала от каждого звонка. Даже ночью ей снилось, что звонит телефон, она просыпалась, вскакивала и долго смотрела на темный экран. Не веря самой себе, вновь и вновь проверяла пропущенные.

Она потеряла счет часам, и временами ей казалось, что это все длится и никак не может закончиться тот самый день, когда она выехала с Николиной Горы на работу, да так до нее и не доехала.

Ей два раза звонил майор Фадеев и что-то говорил про родственницу Этери. Кажется, сестру. Думая о своем, Катя никак не могла взять в толк, что он от нее хочет, и только соглашалась со всем сказанным, даже не пытаясь понять.

В один из таких тягучих однообразных дней, когда Катя ехала в больницу к утреннему выходу врача, ей позвонила Соня, не ночевавшая дома. Катю задевало, что дочь ни разу не попросила взять ее с собой в больницу, но она оправдывала ее тем, что в этом и правда не было смысла: толпа перед дверями кардиореанимации и так собиралась немаленькая.

– Соня, я за рулем, говори скорей, слушаю тебя!

– Муль, ма-ма, муль, – будто забулькало в трубке.

Соня уже давно не называла ее мамулей. Катя нетерпеливо потрясла телефон, словно в него попала вода.

– Соня, со связью что-то! Все у тебя хорошо? Ты где?

– Ле-ле-ле. С-у-у-у, – несвязно пробормотал телефон каким-то чужим голосом, лишь отдаленно напоминающим Сонин.

– Вот, опять ничего не слышу! Доеду и перезвоню, хорошо?

– Ма-ма-ма. Муууль!

– Перезвоню, говорю! Ты слышишь меня, слышишь? Я к бабушке еду!

Катя в сердцах кинула телефон на сиденье справа и чудом увернулась от лихача на «Мазде», резко перестраивавшегося из ряда в ряд.

На подъезде к больнице сердце ее теперь всегда замирало. Она медленно-медленно, словно крадучись, ехала сквозь зеленый массив, окружавший ЦКБ. Можно было не торопиться, ведь она всегда приезжала заранее.

Перезвонила Соне. Телефон ее не отвечал. У них был один оператор сотовой связи. «Прямо чертовщина какая-то», – подумала Катя и медленно пошла к главному входу.

В этот день тоже все было без изменений.

Глава 13. Танец огненных теней

Языки пламени беззвучно накидывались на черные сучья, уложенные в основание костра. Огонь разгорался в полной тишине, как будто все происходило под водой, глушащей звуки.

Тимур даже потряс головой, чтобы мир вокруг него снова зазвучал, но ничего не изменилось. Костер разгорался на глазах, а он стоял возле как вкопанный. Хотел, но не мог отойти, ноги будто вросли в землю. Но вот из-за тучи выплыла луна и осветила поляну мертвенным светом, и звуки тут же вернулись, набегая, толкаясь, словно спеша опередить друг друга и наверстать вынужденное безмолвие.

Огонь выл, хохотал, трещал, свистел, постукивал. Тимур чувствовал, что стоит тут не один, но беснующееся в темноте пламя не давало ему разглядеть чужое присутствие.

– Соня! Это ты? Где ты, Соня? – звал он, но не слышал сам себя из-за шума.

Наконец удалось преодолеть оцепенение, и Тимур побежал, но костер действовал на него как магнит – иначе как объяснить то, что бегал он по кругу?

В лунном свете мелькало лицо Сони, он оглядывался и звал ее, но Соня, видно, смеялась и не хотела выходить к костру. Она тоже двигалась по кругу, но не рядом, а в непроглядной тьме, которая стояла стеной за поляной, освещенной луной и костром. Она на миг появлялась из темноты и тут же снова исчезала, чтобы возникнуть вновь в другом месте.

Как два дервиша, они танцевали свой странный танец, кружились по схожим траекториям, но не пересекались.

Когда Тимур оказался совсем рядом с костром, отлетевшая искра больно обожгла грудь, как ужалила. Только тогда он оглядел себя и понял, что на нем нет одежды. Один амулет в виде проткнутого стрелой полумесяца на цепочке – подарок матери, который он носил не снимая. Он провел рукой по круглому медальону, как делал всегда, прося у высших сил защиты. Амулет был ледяным, хотя тело Тимура пылало от близости костра.

В следующее мгновение девичьи руки нежно оплели его торс, горячие и влажные губы скользнули по шее, щеке, подобрались к губам.

– Соня! – наконец-то он ухватил и крепко прижал к себе тоже нагое гибкое тело. Властно провел рукой по спине, задержался на талии, опустил руку ниже.

– Соня, Соня, Соня, – шипел костер и плевался искрами.

Девушка льнула к нему и казалась Тимуру горячим воском, который плавился в его руках. Он взял в обе ладони ее лицо и отстранил от себя, чтобы вглядеться в любимые черты.

Что-то взвизгнуло, зашипело. Отсветы пламени исказили черты.

– Леля! – в ужасе воскликнул Тимур. – Как ты? Почему ты?

Она ухмыльнулась и, не ответив, принялась кружить вокруг костра в бесстыдном танце. Именно так она танцевала на одной из вечеринок, где довелось побывать Тимуру. Как мог он спутать ее с Соней?

Вой, идущий из самого нутра костра, нарастал и в то же время куда-то звал Тимура, что-то напоминал, казался таким знакомым. Да это же телефон звонит! Тимур беспокойно похлопал себя по бокам, но откуда на голом теле взяться карманам?

Телефон не умолкал, затих, потом запиликал снова. Тимур дернулся на звук в темноту и открыл глаза. По привычке перед сном он положил телефон на пол у изголовья кровати, чтобы, проснувшись, можно было протянуть руку и посмотреть время.

Будильник он сегодня не ставил. Дел особых не предвиделось. Наоборот, после вчерашнего отдыха на знаменитом московском пляже «Дип», купания до захода солнца и полуночного сидения в кафешке возле пляжа с Лелей, никак не хотевшей отпускать его, он собирался как следует выспаться.

Два друга, с которыми он снимал трехкомнатную квартиру на Красноармейской улице – без ремонта, но с немецким чайным сервизом в массивном серванте, разъехались на лето по родственникам, что давало ему возможность беспрепятственно приглашать к себе Соню, да и просто наслаждаться тишиной.

Тимур сонно смотрел на верещавший телефон, но не спешил брать его в руки. Хотел перевернуться на другой бок, но тут пронзила мысль, заставившая окончательно проснуться: это может быть только Соня!

Он же звонил ей весь вечер тайком от Лели, но телефон молчал. Нет, даже хуже. После первого же длинного гудка сразу шли короткие. Это могло означать только одно: его звонок сбрасывали.

В последнее время Соня стала рассеянной и раздраженной, но всерьез они не ссорились. Даже наоборот, вслед за вспышками гнева по пустякам она тут же раскаивалась и льнула к нему. Чего уж скрывать, его это даже возбуждало: