Пока Роне, переодевшись в рабочий халат и спустившись в подвал, рисовал на антрацитовом круге нужные символы, Ману не давал о себе знать. А вот когда вложил внутрь центрального символа прядь волос шера Бенаске, бывшего королевского секретаря, отчетливо фыркнул.

— Мухоморной настойки не хватает.

— В бубен дам, — серьезно пообещал Роне.

Ману засмеялся тупой шутке. А Роне в очередной раз отметил, что перестал понимать его реакции, хотя предсказывать их стало проще.

— Зачем тебе этот старик, Ястреб? Он почти мертв, от него толку — ноль.

— Затем, что если он умрет в процессе, никто не удивится. Ману. Не будь занудой. Тебе же самому интересно, что получится.

— Вот не было забот, только ассистировать Ястребу со сквозняком на чердаке, — проворчал Ману, но свое место занял. Не призраком, а фолиантом.

На открытом развороте тут же проступила карта дворца, поднялась, приобрела объем и наполнилась разноцветными точками. Действующими лицами пьесы.

Тускло-голубой огонек барона Харрераса уже двигался от парадного подъезда в сторону королевской приемной. Расчет оказался верен: узнавший «случайно» об обвинении сына в государственной измене барон не успел на Совет, но сумел попасться на глаза своре любопытствующих бездельников. Теперь следует поторопиться и не упустить нужное сочетание фигур на доске.

Всего мгновение Роне потратил на контроль красной точки: Ристана на подходе к приемной. Еще минута, и она скроется за дверью кабинета вместе со своим секретарем.

Теперь — основной объект. Шер Бенаске, старый неудачник. Мерцающий оранжевый огонек в западном крыле, в своей комнате. Рядом никого, хорошо.

Глубоко вздохнув, Роне шагнул на символ единства сути, нарисовал в воздухе последний знак. На пять коротких огненных линий ушло полторы минуты — такое усилие требовалось, чтобы продавить сопротивление природы. К концу активации системы Роне покрылся бисером кровавого пота и дрожал, но уже не чувствовал ни жара, ни напряжения, только азарт и головокружение: вокруг мелькали разноцветные пятна, похожие на бабочек, чужое дряхлое тело болело в самых неожиданных местах…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сегодня ее высочество не примет. Приходите в другой раз, — послышался из королевской приемной хорошо поставленный, холодный голос секретаря Ристаны.

— Вы не понимаете… наша семья всегда… мой сын… пересмотр… канцлеру Сальепусу… — то взлетал, то тонул в гаме посетителей голос барона Харрераса.

По сухим губам бывшего королевского секретаря, шера Бенаске, скользнула улыбка. Он замедлил шаг и понурился — не стоит выбиваться из образа, сейчас на нем нет черного плаща с кровавым подбоем. Так, не поднимая глаз, он почти прошел мимо приемной, но его едва не сбил с ног выбежавший оттуда крепкий пожилой шер в простом суконном сюртуке.

— Шер Бенаске? Простите, дружище, — ярость на смуглом лице, украшенном двумя багровыми шрамами, сменилась удивлением, затем жалостью.

— Барон! — шер Бенаске страдальчески улыбнулся. — Какая встреча, рад… то есть…

— Повод мог бы быть и веселее. — Барон Харрерас нахмурился и схватился за пустые ножны: шпагу у него отобрали при входе во дворец, как у неблагонадежного. Обнаружив отсутствие оружия, Харрерас отдернул руку, удивлено на нее глянул и спрятал за спину. — Вы слышали? Моего сына…

— Тише! — Вздрогнув, шер Бенаске оглянулся.

Харрерас замолк на миг, тоже оглянулся: те же самые шеры, что только что не видели в упор отца государственного изменника, притихли, прислушиваясь к разговору.

— Зургова кровь! Пусть слушают, шакалы. — Барон расправил плечи и воинственно встопорщил усы. — Мой сын невиновен! Баронет не мог напасть на короля. Это все происки темных!

— Умоляю, тише, нынче небезопасно говорить правду, — нервно подергивая глазом, прошептал шер Бенаске. — Пойдемте.

Слово «правда» подействовало безотказно. Харрерас насторожился и притих, ожидая продолжения. Но Бенаске не торопился — он принялся нарочито безмятежно расспрашивать барона о делах в поместье, о здоровье жены и планах на замужество дочери. Некоторое время барон крепился, памятуя о давней дружбе, но, едва они вышли в пустынную оранжерею, резко остановился.

— Бенаске, да что с вами! Вы никогда не были трусом, а сейчас я вас не узнаю.

Вместо ответа шер Бенаске тяжело вздохнул и потер грудь.

— Простите, я… — Барон, не зная, куда девать руки, принялся крутить ус. — Как вы? Я слышал, вы вышли в отставку после смерти старого короля.

— Неважно, Харрерас. После смерти его величества Тодора мне уже все неважно, — подрагивающим голосом ответил Бенаске. — Но вы! У вас дочь, жена… будьте осторожнее. С вашим сыном дело очень, очень темное. Он был хорошим, добрым мальчиком, поддерживал молодого короля как мог. Но, — шер Бенаске побледнел и судорожно вздохнул. — Темная принце… послушайте… — еле слышно шепнул он и стал оседать.

Харрерас подхватил тело, принялся что-то говорить, кого-то звать, но Роне уже не слышал. Он сидел на полу в своей башне, тяжело хватая воздух и ощупывая грудь. С языка рвались проклятия в адрес слабака Бенаске, умершего вполне предсказуемо, но совершенно не вовремя.

— …не закончил, Ястреб! Да очнись же ты, ворона ощипанная! Тюф, лей быстро!

Сердитый стрекот и поток ледяной воды, обрушившийся сверху, помогли прийти в себя. Рвущая боль в груди утихла, животный ужас перед Ургашем отступил — не так далеко, как хотелось бы, но достаточно, чтобы вернулась способность рассуждать.

— Ястреб, твою мать! Бери контроль, он сейчас поднимет панику!

— А то я не знаю, — рыкнул Роне. — Что висишь как луна над свинарником? Давай заклинание!

— Сам дурак, — отозвался Ману и высветил прямо на стене строчку.

Роне принялся читать, отложив на потом все, что хотел сказать Ману на тему выбора языка. Витиеватые буквы старосашмиркого превращались в рычаще-гортанные звуки, алтарь Хисса откликался тяжелой вибрацией, мир вокруг темнел и густел…

— Ох, проклятая старость, — прошептал шер Бенаске, открывая помутневшие глаза. — Опять приступ. Барон, дайте руку!

Харрерас обернулся от порога оранжереи — бежал то ли за лекарем, то ли за могильщиками — и облегченно вздохнул.

— Дружище Бенаске! Перепугали. — Он помог шеру Бенаске сесть и опереться на ближнюю кадку с пальмой. — Я уж думал…

— Я тоже, Харрерас, я тоже. Посмотрите в левом кармане сюртука. Пилюли.

— Ничего… может?..

— Проклятье. Закончились. Как не вовремя. — Бенаске потер грудь и растерянно оглянулся.